– Мне необходимо выяснить, кто его настоящий убийца.

– А затем?

– Сдать преступника в полицию, и пусть там разбираются, что с ним делать. А я буду официально невиновна, – выдала я Шелу свой гениальный план.

– Звучит заманчиво, – фыркнул мужчина, – только вот, Шрам, не скажешь ли, что у тебя делает вот это?

Он схватил меня за правую руку и резко дернул ее вверх. Хрустнули кости. На глазах выступили слезы боли.

Но меня волновало другое: я смотрела на руку, на нацепленный в королевской тюрьме браслет с рунами, значения которых я все никак не могла понять. Сжавшееся сердце тонкой корочкой льда покрыл леденящий кровь ужас.

– Не скажешь мне, откуда у тебя эта дрянь, Шрам?

Я росла нелюдимым ребенком. С горожанами не разговаривала, на вопросы случайно забредших к нам путников не отвечала, росших по соседству детей сторонилась. Причина была одна: я чувствовала, что мир, в который поместили меня наставник и Шел, слишком отличался от того мира, в котором жили остальные люди. Мы были словно завернуты в кокон бабочки, тогда как ремесленники, купцы и придворные – простыми уродливыми гусеницами.

Играть меня никто не звал, на праздники тоже, и постепенно я стала кем-то вроде черной овцы в стаде. На меня показывали пальцем, а имени моего вслух никогда не произносили – боялись, что нашлю на их семьи проклятия. Не скажу, что к Шелу и наставнику отношение было другое, так что тут жаловаться не приходилось.

Может, именно поэтому я стала той, кем стала. Безжалостной, хладнокровной, равнодушной, и в этом походила на своего отца, потому что считала, что весь мир – это я. И кто бы ни стоял на моем пути, добивалась поставленной цели любыми средствами. Это было главным правилом Шрам.

Если судить по истории островов, все канувшие в Лету злодеи имели далеко не радужное детство. Все они были изгоями общества, предоставленными самим себе. Никто не заботился о них, не дарил им ласку и теплоту – зато они видели много жестокости и несправедливости и поняли, что из двух зол надо выбирать самое выгодное.

Известной злодейкой я навряд ли стану, но вот мелкой пакостницей – очень даже вероятно.

Сидя на столе и поджав колени к подбородку, я рассматривала крепкую широкую спину принца Пера и думала о том, что такие мужчины, как он, никогда не смотрят на таких женщин, как я. Женщин, которые имеют свое мнение.

Вполне вероятно, по этой же причине принц меня женщиной и не воспринимал, что, признаться, раздражало.

– Значит, вы, некроманты, тут живете? – прочавкал он ртом, полным пищи.

У меня от зависти аж желудок скрутило.

– Живем. – Я сухо кивнула, но мертвец даже не повернулся.

– И о чем ты с ним разговаривала? – не отставал принц.

– О хозяйстве.

– Да ну, Шрам, брось свои шуточки. Ты вернулась сама не своя. – Пер сделал несколько глотков вина, что мы держали в запасниках на черный день, и продолжил: – Досталось от муженька?

– Прекрати, – буркнула я. – Тебя это не касается. А будешь возникать – отправишься обратно в могилу.

Последняя угроза, по-видимому, возымела действие, и принц с расспросами больше не приставал. Вместо этого он вплотную занялся трапезой, а вот у меня уже пропал всякий аппетит. В горле стояло омерзительное чувство тошноты, которое, при взгляде на уминающего за обе щеки хлеб принца, только усиливалось.

Он был прав в одном: новость, которую сообщил мне Шел, оказалась далеко не из приятных.

На браслет я старалась даже не смотреть и уже просто мечтала о том, чтобы мне отрезали руку. Но это было невозможно, потому что на меня надели маяк. Как и сказал тот стражник в королевской тюрьме, они узнают о том, что я сбежала, в любом случае. И при желании просто активизируют уничтожающее заклинание, связанное с браслетом. Не успею я и глазом моргнуть, как обращусь в прах земной. Удивительно, на самом деле, что они этого еще не сделали.