Лестница кончилась, и, пребывая в самом лучшем настроении, майор очутился в холле. Портье, уже давно услыхавший шаги, выжидательно смотрел на него. Улыбаясь собственным мыслям, пан Казимир положил ключ на стойку. С легким полупоклоном портье перехватил ключ за бородку и, крутнув грушу в воздухе, изящно-небрежным жестом кинул его себе за спину. К удивлению майора, ключ проделал сальто в воздухе и с легким стуком вошел в бархатное гнездо под цифрой номера.

– Недурно, – пан Казимир одобрительно качнул головой. – А нельзя ли еще разок?

Портье с готовностью подхватил несколько ключей, разложил их на стойке и поднял палец.

– Пан может загадать число.

– Нет, нет… – отказался пан Казимир. – На усмотрение пана…

– Алле-гоп!

Рука портье начала описывать круги, и деревянные груши точно влетели каждая на свое место.

– Браво, браво… – Майор беззвучно зааплодировал. – Пан артист!

Портье благодарно поклонился, но тут с улицы долетел автомобильный гудок, и пан Казимир, сделав портье ручкой, вышел на улицу. Перед отелем его ждала роскошная «лянчия», возле которой топтался поручик Мышлаевский. Поздоровавшись, пан Казимир залез в кабину, и машина сразу же тронулась с места. Осваиваясь, пан Казимир некоторое время рассматривал внутреннее убранство салона и наконец восторженно цокнул языком:

– И где это пан раздобыл такой роскошный автомобиль?

– На Краковском предместье.

– Уж не в том ли магазине, что рядом с Генеральным штабом, вроде как напротив «Европейской»?

– Именно там.

– Да, богатая игрушка…

– Это еще что. – Мышлаевский рассмеялся и легко откинул среднюю подушку сиденья: – Смотрите!

В уютной кожаной раковине жемчужиной влажно поблескивал голубоватый фаянсовый унитаз. Пан Казимир громко, от души, рассмеялся.

– Скажите, поручик, а подешевле туалета там не имелось?

– Нет, – в тон ему ответил Мышлаевский и густо захохотал, довольный произведенным впечатлением.

Пока пан Казимир вместе со своим спутником весело обсуждали все мыслимые и немыслимые достоинства итальянки, «лянчия» миновала домишки предместья и, вырвавшись на дорогу, помчалась в сторону Чешских фольварков. На обочине замелькали голые кусты, и в разговоре сам собой наступил перерыв. Потом после довольно долгой паузы, Мышлаевский, поглядывая в окно, уже по-деловому заметил:

– Напрасно едем…

– Почему?

– За эти дни там все затоптали.

– Скорее всего так… – согласился майор и замолчал надолго.

Наконец, проскочив полтора десятка километров, «лянчия» останавливается возле сарая. Майор с Мышлаевским вышли, пан Казимир посмотрел на истоптанный сугроб и вздохнул:

– Не меньше, как стадо слонов прошлось…

Все-таки они оба вошли внутрь сарая, и пан Казимир, внимательно изучив все щели, сделал вывод:

– Нет, отсюда стрелять не могли.

– Зато сигнал дать могли, – возразил Мышлаевский.

– Само собой, – согласился майор и сказал: – Посмотрим дальше.

Они молча прошли вдоль еще кое-где видных следов лыжни и остановились возле покосившегося колышка.

– Здесь…

Пан Казимир, скептически рассматривая вдоль и поперек истоптанный косогор, поинтересовался:

– Скажите, поручик, по вашим представлениям, через сколько времени падает сраженный насмерть?

– Мне кажется, секунды три…

– Допустим… Тогда, скорость лыжника здесь была километров десять-пятнадцать, лыжи скользят по инерции…

– Около десяти метров… – Мышлаевский внимательно посмотрел на майора.

– Тогда пошли назад.

Отсчитав по ходу двенадцать шагов, пан Казимир решительно свернул на обочину. Мышлаевский порывался было идти за ним, но майор остановил его:

– Нет, нет, стойте, пожалуйста, на этом месте…

Пан Казимир начал подниматься на косогор, но, пройдя с десяток шагов, неожиданно выругался. Нагнувшись, он разгреб снег и увидел косо срубленный пенек. Дальше майор поднимался уже строго по прямой, держа в створе пенек и фигуру Мышлаевского.