Ему пора было вставать, двигаться, ехать в Уэлли.

Она погасила весь свет, пришла и села за стол рядом с Артуром.

Он сказал:

– Я никогда не стану думать о вас так, чтобы вам это было неприятно.

В комнате вдруг стало очень темно – неужели только оттого, что она выключила свет? Ведь на дворе середина лета. Но, видимо, небо успели затянуть тяжелые тучи. Когда Артур последний раз смотрел на улицу, там было совсем светло: шли сельские жители, приехавшие в город за покупками, мальчишки брызгали друг на друга водой из питьевого фонтанчика, молодые девушки разгуливали туда-сюда в дешевеньких мягких цветастых летних платьях на виду у молодых парней, что кучковались в своих излюбленных местах – на ступеньках почты или у входа в магазин кормов. Теперь, снова взглянув на улицу, Артур увидел, что по ней с грохотом летит ветер, уже неся с собой первые капли дождя. Девушки визжали, хохотали и прикрывали головы сумочками, спеша в укрытия, магазинные продавцы скатывали холщовые козырьки и втаскивали внутрь корзины с фруктами, подставки с летней обувью, садовые принадлежности, ранее выставленные на тротуаре. Двери городской думы хлопали – это фермерши вбегали внутрь, таща детей и свертки, чтобы набиться битком в дамскую уборную. Кто-то подергал дверь библиотеки. Библиотекарь бросила взгляд на дверь, но не пошевелилась. И тут же ливень обрушился на улицу полотнищами воды и ветер замолотил по крыше, обдирая верхушки деревьев. Этот рев и ощущение опасности длились несколько минут, пока не ослабел ветер. Потом остался только шум дождя, который теперь шел вертикально и так густо, будто они стояли под водопадом.

«Если в Уэлли то же самое, – подумал Артур, – то Джейн догадается, что сегодня меня ждать не стоит». Это была его первая мысль о Джейн за долгое время.

– Миссис Фир тогда не хотела стирать мои вещи, – сказал он и сам удивился. – Она боялась до них дотрагиваться.

Библиотекарь произнесла странно дрожащим, пристыженным, но решительным голосом:

– Я считаю, то, что вы сделали… Это был замечательный поступок.

Дождь шумел так сильно, что отвечать было необязательно. Артур понял, что может повернуться и посмотреть на нее. Ее профиль виднелся в свете, проникающем через залитые дождем окна. Лицо у нее было спокойное и отчаянное. Во всяком случае, так показалось Артуру. Он понял, что вообще ничего о ней не знает – что она за человек на самом деле и какие тайны хранит. Он даже не мог понять, насколько он сам для нее значим. Но знал: что-то он для нее значит, и притом что-то необычное.

Он не мог описать чувство, которое она у него вызывала. Это было так же невозможно, как описать запах. Похоже на разряд электричества. На горелые зерна пшеницы. Нет, на горький апельсин. Сдаюсь.

Он никогда не воображал себя в подобной ситуации, не представлял, что им может двигать такой ясный порыв. Но, судя по всему, этот порыв не застал его врасплох. Не подумав даже единожды о том, во что собирается влипнуть, он проговорил:

– Мне хотелось бы…

Он сказал это слишком тихо, и она его не услышала.

Он заговорил громче:

– Мне хотелось бы, чтобы мы с вами поженились.

Тогда она посмотрела на него. Засмеялась было, но сдержала смех.

– Простите, – сказала она. – Простите. Просто я как раз только что подумала…

– О чем?

– Я подумала – «все, больше я его не увижу».

– Ошибаешься, – сказал Артур.

Пассажирский поезд Карстэрс – Лондон перестал ходить во время Второй мировой войны, и даже рельсы разобрали. Говорили, что это для фронта и для победы. И когда в середине пятидесятых Луизе нужно было в Лондон, показаться кардиологу, ей пришлось ехать на автобусе. Машину ей уже не разрешали водить.