«Он шел неведомым путем –

Он шел ко благу или худу,

Но только жизнь била ключом,

Где б ни являлся он – он повсюду.

И средь накрывших небо туч,

Где не было просвета боле,

Вдруг пробивался яркий луч,

Как будто вестник лучшей доли.

Но с равнодушием к нему

мы относилися позорно,

не веря ни его уму,

ни стойкости его упорной.

Но, обессиленный, он пал,

Возрос на ниве скудной,

И мир, прозрев, тогда познал

Бойца, что вел нас к цели чудной».

После трудного рабочего дня в архиве и библиотеке, уставшая, приплелась в гостиницу и рухнула в кровать. Однако не спалось. Положила мяту под подушку – не помогло. Уже двенадцать часов, пора бы заснуть. Вставать в восемь, с больной головой идти в архив, дышать пылью, рассматривать бисерные писарские почерки. В гостинице тихо. Кажется, я одна на этаже. Тишь, благодать. Словно в отместку радужным мечтам внизу грянула музыка. Поместили в самый уютный номер! Прекрасно! Чудненько! Странно, вчера музыки не было. Чорт, сегодня же пятница! Теперь зарядят на всю ночь!

Я встала, закурила – все равно не усну. Решила: завтра попрошу администратора поменять номер.

Красивый баритон завел мою любимую «Зи стефа». Джо Дассен! Сигарета выпала из рук. «Если б не было тебя, я выдумал тебя…», – пел кто-то внизу красиво, манерно. Какой самородок! И где – в затрапезном кабаке! Я затаилась дыхание и мгновенно влюбилась в бархатистый голос. Представила себе певца: лет сорока – пятидесяти… нет, пожалуй, меньше… тридцати пяти. Аккуратная бородка, кудрявые волосы до плеч, впереди небольшая залысинка, голубые выпуклые глаза, загнутые вверх томные ресницы, морщины от выдающегося носа к упрямому подбородку. Округлый животик, движения плавные. Красивые крупные руки с тонкими изящными пальцами. Кажется, мое воображение рисует Джо Дассена. В холодном номере гостиницы стало теплее

Ночь напролет я слушала французский шансон: Мирей Матье, Эдит Пиаф, Ив Сен Лоран. Потом настал черед итальянцев: Андриано Челентано, Ромино Пауэр.

Ах, мой милый кудесник! Я заснула под «Фели читу».

С нетерпением ждала следующей ночи. Мелькнула мысль: пойти в ресторан. Но, во-первых, нужны деньги, а во-вторых, не с кем. Буду наслаждаться искусством даром.

Концерт начался часов в десять. Публика разогрелась. Кутили какие-то старички: внизу мне встретились представительные мужчины пенсионного возраста. «Номенклатура празднует юбилей., – подумала я про себя. – Послушаем ретро! Ободзинский, Мансурова, Гелена Великанова, Майя Кристаллинская, «Маленький принц». Вначале зазвучали томные «Эти глаза напротив». Сердце растаяло. потом «Анжела» того же Ободзинского.

Бархатный тембр околдовал меня, привел в экстаз. Рок-эн-рол в стиле Магомаева: «Той единственной на свете королеве красоты». Я представила, как развеселившиеся старички, подхватив юных подружек, танцуют и заказывают «Битлз» и Элвиса Пресли. Но моему вокалисту никакие барьеры не страшны: он с блеском подделывался под голос Пола и короля рок-эн-рола. Волшебник!

Захотелось праздника. Слушательница добежала до ларька, купила баночку слабоалкогольного коктейля. Внизу, у ресторана, шумно, накурено, возле дверей старички прижимали к себе накрашенных девочнк-подростков.

В номере раскупорила баночку, разрезала яблоко и приступила к банкету. Мой «Джо Дассен» запел: «Быть может мне ты скажешь – да».

Надо бы сменить дислокацию, завтра рано вставать. Я погрузилась в сон. Оставался последний день командировки в Томске.

Воскресенье. Моя последняя встреча с музыкантом, похожим на французского шансонье. Так я его себе представляла: длинноногий, в белом костюме, на руке – крупный перстень. А может, я себе все придумала, и он толстый и маленький, с бородавкой на носу? Но зато как поет! Я приготовилась к вечернему концерту: приоделась, накрасилась, словно в филармонию собралась.