Гость уже уходил, быстро пересекая залу – дивная легкость царила в его движениях. Старик упрекнул себя за то, что даже не спросил у гостя, в какой из комнат тот расположился и удобно ли ему там, ведь хозяином все еще оставался он. Хотя герцог в том уже не был до конца уверен.

– Ничего, не волнуйся, дружище, я привык все делать сам, – заверил его тот, – я поселился в той комнате, которую все обходят стороной, а она так хороша. Она мне подходит больше остальных. Не волнуйся особенно, мне ничего не нужно из тех людских благ, о которых вы так печетесь.

С этими словами он скрылся из вида, (комната была в южном крыле замка). А герцог стоял посередине зала, и даже при желании он не смог бы догнать гостя.

Но что это было – наваждение или все происходило на самом деле?

Он не смог бы ответить на этот вопрос, даже если бы и захотел Читать было уже поздно. К тому же, он был слишком взволнован, чтобы погрузиться в текст и понять то, о чем ему рассказывает великий писатель. Вероятно, судьба приготовила для него на закате дней нечто невероятное.

Герцог наконец сдвинулся с места, погасил свечу и закрыл рояль. Но и теперь, давно смолкнувшая музыка, все еще продолжала витать по огромной пустой зале.

Сколько нового и интересного случилось в тот вечер, даже представить трудно, вот уж точно – затишье бывает перед бурей.

Старик Ра должен был все это осознать и пережить, а потому в эту ночь долго не мог заснуть, часто просыпался, сон и реальность путались в его сознании, и какие-то странные непонятные тени бродили вокруг него, словно бы пытаясь, то покорить его, то, отступая в бессилии. А он искал их, бродил по коридорам и комнатам своего замка и своей памяти и не мог остановиться. Но есть ли выход из этого таинственного лабиринта?

Старик не заходил только в единственную комнату, она оставалось неприкосновенной, не мог он туда вторгнуться, а после разговора с Пианистом и не думал об этом вовсе. Теперь ему казалось, переступи он порог и случится что-то еще более страшное, чем смерть, хотя он и не мог представить себе, что такое могло с ним приключиться в таинственной комнате.

Он знал, что завтра Двойник расскажет ему еще больше. И теперь он увлеченно (ему ли не уметь этого) ведет какую-то очень тонкую игру, в которой не все понятно, да и не может быть до конца понятно простому смертному. Но он должен будет подчиниться и действовать, если не вместе с ним (вдруг от него потребуется невозможное), то и не вопреки Двойнику.

Ничего подобного, никакого сопротивления тот тип не потерпит. И хотя Старик давно ничего не боялся и не чувствовал страха, но он понимал, что может существовать нечто не связанное с обычными человеческими страхами. Ведь мир так разнообразен и так таинственен, что и представить себе невозможно, что еще может случиться с ними в этой жизни. А люди до такой степени упростили и опошлили реальность, что даже представить невозможно, что еще с ними со всеми будет происходить, и есть ли какие-то пределы для того, что здесь может твориться.

Безотчетная радость в душе герцога сменилась тревогой. Но Старик еще раз доказал самому себе, что его мало волнуют человеческие слабости. Он почти не испытывал голода и холода, а о правилах хорошего тона позабыл давно или не ведал вовсе. Он имел дерзость создать свои собственные замки, диктовать миру свои правила. Теперь он предчувствовал, что так ярко и прекрасно начавшееся утро могло омрачиться разочарованием бесполезного ожидания, а для него это стало бы страшным ударом.

Старик снова ощутил тихую меланхолию. Возненавидел одиночество, которое еще вчера не просто любил, а боготворил. И за все эти годы он научился властвовать собой, находить дерзкую радость в своем одиночестве.