Клим находился в странном состоянии, в котором сон и бодрствование стали продолжением друг друга. Картины одна за другой пролетали перед его внутренним взором. И вдруг калейдоскоп видений замер на воспоминании, вызвавшем блаженную улыбку.
Та ночь была волшебной. Поздним вечером из Пекина прилетела бабушка. Встречая её в аэропорту, Клим и Кара чуть не подпрыгивали от радостного нетерпения. Пробираясь сквозь толпу встречающих с огромным букетом ромашек, любимых бабушкиных цветов, они всматривались в уставшие лица пассажиров.
Ручеёк прилетевших становился все длиннее. Люди, таща и толкая багаж, сонно двигались к выходу. И вдруг пространство завибрировало, ожило. Серость толпы пронзил луч, – из-за поворота показалась бабушка Надия! От её ярко-рыжих волос и радостной улыбки струился свет. И все, кого этот свет касался, вдруг начинали оживать, подтягиваться, улыбаться. Она вся была как энерджайзер! Увидев дочь и внука, Надия на мгновение выпустила ручку огромного чемодана, чтобы отсалютовать родным, а потом стремглав бросилась им навстречу, обогнав всех, кто плелся впереди.
Подлетела, сжала обоих что было сил, вдохнула родной запах, и, выхватив ромашки, устремилась к выходу. За ней тут же вдогонку пустилась Кара. Клим, смеясь, подхватил чемодан и погнался за своей обожаемой роднёй.
В такси не могли наговориться. Счастливые, возбуждённые, что-то наперебой галдящие, они втроем ввалились в дом, пытаясь увернуться от бурного проявления Яриной радости.
Несмотря на позднее время, сна не было ни в одном глазу. Побросав вещи в прихожей, рванули на кухню, пить эфиопский кофе и слушать потрясающие истории из уст учёного-востоковеда, носящего ещё и звание любимой бабушки. Тибетология стала страстью её жизни и изучала она эту науку не где-нибудь, а в Китайском исследовательском центре.
Бабушка, не умолкая, рассказывала о своих приключениях в Китае, приправляя байками и анекдотами научные открытия. Несмотря на докторскую степень, она никогда не была сухарем ни в науке, ни в жизни. Надия интересовалась всем на свете, с головой ныряла в любовные авантюры, гоняла на мотоцикле и увлекалась альпинизмом. В свои без пяти минут семьдесят эта изящная, невысокого росточка женщина, с поразительно красивой фигурой и рыжей копной волос сводила с ума всех, кто находился рядом с ней в радиусе километра. В бабушке клокотала жизнь, и она всегда умела ею наслаждаться!
Яра, задрав счастливую морду, курсировала между членами своей стаи. Хвост не переставал крутиться во все стороны, сообщая миру, что его хозяйка испытывает наивысшее блаженство. Надия погладила собаку по огромной гладкой голове и, потрепав по холке, поинтересовалась: «Ну, моя красавица, как надо просить? Не забыла?»
Тут же усевшись на задние лапы, Яра скрестила передние перед собой, и произнесла жалобно и просяще «Мама, ам!» Взрыв хохота её не обескуражил. Дождавшись кусочка мяса, она продолжила цирковое представление, всем трюкам которого обучила бабушка.
В воздухе витал аромат только что смолотого кофе. Раскаленная жаровня с мелким кварцевым песком терпеливо ждала. Кара засыпала кофе в медную даллу, залила водой, добавила щепотку соли и водрузила в самый жар удивительной красоты сосуд. Он ей достался на турецком базаре, поразив изысканностью, редкой утонченностью линий и загадочностью арабской гравировки. Форма даллы, напоминавшей роскошную женскую фигуру, была совершенна: широкая посадка дна, округлые бока, изящно сужающиеся кверху, нежная вязь. На горлышке расположен небольшой жёлоб, который переходил в длинный, причудливо изогнутый носик, чем-то напоминающий птичий клюв. Венчала сосуд округлая луковка крышки с чеканными сердцевидными клеймами, увенчанной сияющим острым шпилем. Каждый элемент древнего сосуда вызывал уважение, ведь сделан был мастером своего дела.