, но если учесть, что древнерусская традиция в целом негативно относилась к польским соседям, невозможно найти причин для этого исключения. Кроме того, единственным регионом, испытавшим сильное польское влияние, была Юго-Западная Русь, где камнем преткновения оказались «Червенские города», но вряд ли в XI в. здесь могла сформироваться независимая полонофильская традиция, учитывая, что польская оккупация «Червенских городов» продолжалась менее пятнадцати лет – с 1018 по 1031 г. В то же время, как отмечалось исследователями, ПВЛ, в отличие от Киево-Печерского патерика и памятников новгородского летописания XV в., ничего не сообщает о каких-либо насильственных действиях поляков в Киеве, напротив, осуждая их избиение по приказу «окаянного Святополка» (А.Г. Кузьмин)[131].

Как свидетельства ПВЛ, так и свидетельства более позднего летописания подтверждаются не только показаниями польских источников, но и хроникой Титмара. По словам епископа, нельзя было умолчать о прискорбном несчастье, случившемся на Руси: «Ведь Болеслав, напав на нее, согласно нашему совету, с большим войском, причинил ей большой вред. Так, в июле месяце, 22-го числа этот князь, придя к какой-то реке, стал там вместе со своим войском лагерем и велел приготовить необходимые [для переправы] мосты. Русский король, расположившись возле него со своими людьми, с тревогой ожидал исхода будущего, условленного между ними сражения. Между тем враг, подстрекаемый поляками, был вызван на битву и, в результате внезапного успеха, был отброшен от реки, которую оборонял. Ободренный этой суматохой Болеслав, требуя, чтобы союзники приготовились и поторопились, тотчас же, хоть и с большим трудом, но перешел реку. Вражеское войско, выстроенное против него, напрасно старалось защитить свое отечество. Уже в первой схватке оно подалось и более уже не оказывало сильного сопротивления. Там тогда было перебито огромное количество бежавших [врагов] и очень мало победителей».

Несмотря на то, что «с того дня Болеслав, развивая успех, преследовал разбежавшихся врагов», Ярослав, очевидно, находился не в столь плачевном положении, как представляют нам летописи, поскольку «силой захватил некий город, послушный его брату, и увел его жителей». После битвы при Буге Болеслав «был принят всеми местными жителями и почтен богатыми дарами». Уже через три недели союзникам удалось войти в Киев: «оставленный своим обращенным в бегство королём, этот город 14 августа принял Болеслава и Святополка, своего господина, от которого долго отказывался; и вся страна та из страха перед нами обратилась к его милости. Архиепископ того города почтил прибывших в храме Св. Софии, – который в прошлом году сгорел по причине несчастного случая, – с мощами святых и прочими украшениями»[132].

Некоторые историки отмечали, что «судя по Титмару, Святополк не был еще „окаянным“ в глазах киевского духовенства» (В.Д. Королюк)[133]. Если допустить, что этим архиепископом мог быть Иоанн I[134], согласно памятникам Борисоглебского цикла стоявший у истоков почитания князей-мучеников, его поведение представляется более чем странным. Можно, однако, предположить, что Титмар перепутал архиепископа с настоятелем Десятинной церкви Анастасом Корсунянином[135], который, по свидетельству ПВЛ, вошел в доверие к Болеславу: он вполне мог возглавлять посольство Болеслава к Ярославу в Новгород, о котором далее сообщает хронист, а несколько позже, судя по летописному рассказу, обеспечивал вывоз в Польшу награбленных в Киеве богатств.