В шестом часу вечера в столовую из кухни принесли второе горячее блюдо: кулебяку с капустой. Пышный пирог лакеи резали на куски и раздавали гостям. Хорошо пропеченное тесто таяло во рту, оттеняя нежным вкусом крепкое, чуть горьковатое вино.

В комнате воцарилось молчание. Только самому молодому гостю, генерал-майору князю Василию Сергеевичу Трубецкому, на месте не сиделось. На военном совете его присутствие было необязательным, но по праву давнего знакомства с Главнокомандующим он все-таки сюда явился.

Теперь, чтобы обратить на себя внимание, Трубецкой подошел к Багратиону с чаркой, снова наполненной мадерой, и пылко произнес:

– Ваше сиятельство! Будучи признанным вождем российских войск, скоро вы поведете нас в бой. За вашу доблесть! За ваш полководческий талант! За вашу удачу!

– Спасибо, друг мой, – улыбнулся Багратион.

– Дружба наша проверена огнем, Петр Иванович! – продолжал говорить слишком громко князь.

– Да, конечно, – кивнул ему генерал от инфантерии.

В 1805 году майор Трубецкой служил у него адъютантом. Выпало им обоим суровое испытание: битва объединенных русско-австрийских войск с наполеоновской армией под Аустерлицем.

Лишенные единого командования, действуя по бездарному плану кабинетных теоретиков из австрийского Генштаба, союзники потерпели сокрушительное поражение. Отряд Багратиона отступал вместе с другими частями под жестоким обстрелом французской артиллерии и при беспрерывных атаках французской пехоты, имевшей численное преимущество.

За пять лет, минувших с того печального дня, Трубецкой быстро преодолел ступени карьерной лестницы. Сказалась близость его семейства к царскому двору. Смолоду Василий Сергеевич, естественно, служил в гвардии, потом – все больше по армейским штабам. После 1807 года государь пожаловал князя в свои генерал-адъютанты.

В Молдавскую армию он приехал с золотым аксельбантом на правом плече, хотя начальствовал здесь только бригадой из двух егерских полков. Однако было у блестящего представителя старинной русской аристократии поручение, о коем Багратион даже не догадывался: исполняя личную просьбу императора, Трубецкой регулярно отправлял в Санкт-Петербург конфиденциальные донесения о деятельности Главнокомандующего, о состоянии вверенных ему воинских частей, о настроениях солдат, офицеров и генералов, служащих под его руководством.

Ничего предосудительного в том или зазорного для себя тридцатичетырехлетний генерал-майор не находил. Обычное дело: ведь должен же самодержец Всероссийский быть в курсе событий, происходящих в разных концах его страны. Нужно ему иметь сведения не только официальные, от чиновников, на высокие посты им назначенных, но и неофициальные, от тех, кто не по долгу, а по велению души радеет о пользе Отечества.

Перед отъездом Трубецкого на Дунай Александр Павлович удостоил молодого честолюбца аудиенции в Зимнем дворце. Во время беседы он изложил Василию Сергеевичу свои взгляды на восточный вопрос.

Турок царь считал противником слабым. Тем более непонятно было монарху, почему война с ними, длящаяся уже не первый год, все никак не закончится. Когда же грянет убедительная победа: проведение границы по реке Прут, присоединение к России новых территорий на Кавказе и в Северном Причерноморье, выплата контрибуции в ее пользу миллионов этак на десять или пятнадцать серебряных турецких пиастров? Что мешает таковому справедливому исходу?

На вопрос государя князь Трубецкой как настоящий русский патриот неустанно искал ответ, пребывая в палаточном лагере, навещая постоянно своего бывшего отца-командира Багратиона, совершая переходы с подчиненными ему егерями, попадая в столкновения с противником, какие вела молдавская армия. Поначалу его секретные рапорты в Санкт-Петербург пестрели не сообщениями о замеченных недостатках, а больше напоминали гимн во славу русского оружия.