– То есть так, да, Нова? Ты можешь трахать меня в рот, но я не могу прикасаться к тебе? – ее тон плаксивый и раздражающий, но после двух лет ее общения со мной и командой я более чем привык к этому.

– Ты знаешь правила, Би, – напоминаю я ей, пожимая плечами, что только еще больше злит ее.

– Серьезно? – спрашивает она, многозначительно глядя на меня, и, когда я по-прежнему ничего не отвечаю, она усмехается и поворачивается, чтобы уйти. – Боже, ты такой гребаный козел, Нова!

Я не напоминаю ей, что, даже будучи полностью осведомленной об этом факте, она по-прежнему хочет сосать мой член. Не такой уж я и козел. Хотя, ладно, может, и такой, но предпочитаю промолчать об этом. Брианна подлетает к двери и распахивает ее. За порогом оказывается Джош, мать его, Питерс. Она слишком злится на меня, чтобы вообще обратить на него внимание, и просто проталкивается мимо, исчезая на вечеринке.

Питерс поворачивается ко мне и ухмыляется:

– Ты же знаешь, что тебе не обязательно трахать всех фанаток, верно?

Я бы, наверное, счел его отвращение ироничным и забавным, поскольку он тоже порой потрахивал Брианну, но не собираюсь искать общие темы для разговора с гребаным золотым мальчиком нашей команды.

Я изображаю на лице свою обычную саркастическую улыбку, подхожу к нему и отвечаю:

– Ну, я сегодня нигде не видел твою сестрицу, Питерс, так что пришлось быстренько подстроиться.

Всем доподлинно известно, что Джош запретил прикасаться к своей младшей сестре, как только та переехала на кампус, и это ужасно забавно, ведь не думаю, что кто-либо на этой земле смог бы приблизиться к принцессе Питерс и ее заносчивой, изнеженной заднице хоть на шаг.

– Следи за своим гребаным языком, когда говоришь о ней, – предупреждает он, и я смеюсь, наслаждаясь тем, что вывожу из себя обычно хладнокровного и собранного Джоша Питерса.

– Где же принцесса Питерс этим прекрасным вечером, Джоши?

Я подхожу к нему и получаю удовольствие от того, что возвышаюсь над ним. Ненависть между нами реальна и всегда будет существовать, но она стала еще сильнее с тех пор, как его пост капитана перешел ко мне. Думаю, папина чековая книжка не может купить ему всего.

Он смотрит на меня с нескрываемым презрением и выплевывает:

– Не твое собачье дело!

Я издаю сдавленный смешок, качаю головой и решаю сыграть на нашей взаимной ненависти.

– Хм-м-м, дай угадаю, – я демонстративно постукиваю себя по подбородку, как будто действительно задумываюсь об этом. – Бьюсь об заклад, она на той большой деловой вечеринке, которую устраивает твой папочка, верно? На что на этот раз проводится сбор средств? На новые колеса для его гребаного Роллс-Ройса?

– Отвали, Даркмор!

Понимая, что более чем достиг своей цели взбесить его, я улыбаюсь и мурлычу:

– С удовольствием.

Я толкаю его плечом с большей силой, чем необходимо, но как обычно золотой мальчик не отвечает, зная, что со мной лучше не связываться. Вообще он отвечает мне, только когда дело связано с его сестрой, а я нарочно дразню его.

Между мной и семьей Питерс холодная война с тех пор, как многоуважаемый, напыщенный мэр Хьюго Питерс решил трахнуть свою секретаршу, которой, так уж случилось, оказалась моя мама. Я достаточно долго наблюдал за тем, как он кормил ее своей дерьмовой фальшивой любовью, начиная с цветов и любовных записок и заканчивая тайными выходными. Мама влюбилась в него по уши, боготворила землю, по которой он, мать его, ходил. Конечно, он казался ей отличным парнем, особенно учитывая, что мой отец был полным куском дерьма и бросил ее, когда я еще был ребенком. Он предпочел нам свою мечту стать профессиональным спортсменом. С тех пор он переехал, женился на какой-то двадцатипятилетней девице, пока мама была по уши в долгах, и ей нужно было растить ребенка. Папаша пытается время от времени звонить мне, чтобы поговорить о хоккее, так как его карьера уже подошла к концу, но я не заинтересован в том, чтобы строить с ним отношения. Мне было тяжело наблюдать за тем, как мама переживала после его ухода, и я не хочу, чтобы он снова появился в ее жизни. Я помогал ей, чем мог, с тех пор как стал достаточно взрослым, и у нас все было бы хорошо, если бы Хьюго Питерс держал свои гребаные руки при себе.