– Кому же предназначался этот вызов?
– Конечно же, вам, комиссар, потому-то граф и приложил столько усилий, чтобы заманить вас в гости. Однако вы выяснили, что он не получал писем с угрозами. Монталабер хотел, чтобы вы приехали и разгадали загадку его смерти. Моя жена предполагает, что граф не знал, когда все случится; он лишь был уверен, что произойдет это в выходные дни. Он пригласил четверых важных гостей, чтобы у вас были достойные подозреваемые – без подозреваемых преступление становится не таким интересным. Около десяти вечера игроки в вист встают из-за стола, неожиданно звонит телефон – и граф приступает к делу. Он запирается в кабинете и стреляет в себя из пистолета, причем делает это правой рукой, хотя он левша, – по его мнению, так вы наверняка придете к выводу, что это не может быть самоубийством. И оставляет вам тело в запертой комнате…
Форестье с сомнением хмыкнул.
– Гениально. Но если из браунинга не стреляли, то как граф выстрелил себе в голову?
– Возможно, не обошлось без Анри. Дворецкий вошел в кабинет и забрал пистолет, из которого стрелял Монталабер.
– Это невозможно. Я бросился к телу первым, больше к нему никто не приближался. Если б там лежал еще один пистолет, я бы его увидел. В конце концов, Анри – не Гарри Гудини!
– Эвелин выдвинула вторую гипотезу: граф вышиб себе мозги оружием, которое прикрепил к прочной, туго натянутой резинке. Итак, он стреляет, выпускает из руки пистолет, и тот летит прямо в дымоход, где его не заметит ни один свидетель. Моя жена никогда не видела кабинета, просто попыталась представить самый подходящий способ.
Форестье рассмеялся.
– У вашей жены живое воображение!
– Я тоже так думаю.
– Но в камине не было оружия, мы бы его увидели.
– Разумеется, мы осмотрели его не слишком тщательно. Если резинку прикрепили к каминной трубе у самой крыши, пистолет мог улететь очень высоко, и из кабинета нам его точно не увидеть.
– Можете вообразить, как Монталабер лезет на крышу, рискуя сломать себе шею, чтобы закрепить на трубе резинку?
– Нет, не могу.
Форестье все же взглянул на крышу дома.
– Учитывая то, что мы пока в тупике, не помешает проверить и это предположение, – признал он.
– Я пришлю сотрудника, чтобы он там все осмотрел.
– В любом случае мои поздравления вашей жене. Самоубийство, замаскированное под убийство… Никогда бы такое не придумал.
Первыми встали Моро и генерал, а мадам Лафарг и доктор Вотрен появились в гостиной только спустя полчаса. Анри, как всегда идеально и расторопно, накрыл сытный завтрак на большом столе, за которым вечером гости ужинали. Те, у кого не было аппетита, могли выпить кофе или чай.
– Сколько нам еще здесь сидеть? – спросил доктор Вотрен.
– Столько, сколько потребуется, – ответил Форестье, который вернулся, чтобы налить себе чашку кофе. – Вы все равно собирались провести в этом доме выходные.
– Но не в такой ситуации! – запротестовала мадам Лафарг. – Не с трупом же в доме!
– Тело увезли. Сегодня проведут вскрытие.
– Какая разница! – воскликнула она. – Ночью вы сами сказали, что нам может угрожать опасность…
– Ночью? – переспросил журналист. – Как это? Нам вроде бы велели запереться в спальнях.
Форестье предпочел взять инициативу в свои руки:
– Мадам Лафарг не спалось, и мы воспользовались случаем, чтобы немного поболтать.
– Ей не спалось! – рассмеялся генерал. – Как будто я мог уснуть… Промучился всю ночь.
– Я тоже, – вставил Вотрен.
Моро, допивая уже третью чашку, закурил сигарету.
– Получается, мы здесь застряли… Что ж, давайте извлечем из этого пользу. Я, пожалуй, напишу статью о смерти графа. Журналисты нечасто становятся свидетелями убийства… да еще и подозреваемыми, вы не находите?