— Ай, — вскрикиваю от лёгкой боли. — Мироша, что ты делаешь, проказник? — журю его.

А он вместо того, чтобы стать серьёзным и отпустить меня, лучезарно улыбается, не прекращая дёргать меня за волосы.

Мама поддерживает сына, смеётся вместе с ним. А я улыбаюсь, качая головой. Поглаживаю вкусно пахнущую кожу. Так бы и съела проказника.

— Вырастет, будет хулиганом, — говорю.

— О, ещё каким, — отвечает Ксю. — Как папа.

— Что как папа? — раздаётся серьёзный голос позади.

Мы синхронно поворачиваемся с сестрой на голос.

В дверях стоят Андрей и Демьян.

Вижу, как взгляд Дёмы падает на меня с малышом на руках. И, кажется, в глубине его глаз, я замечаю боль. От чего моё сердце больно кольнуло. Но я быстро отвожу взгляд в сторону.

— Привет. Да это мы говорим, что Мирон вырастет таким же хулиганом, как и его папа, — подначивает сестра мужа.

— Тут, скорее, таким же хулиганом, как и его мама, — улыбается Андрей, подходит к своей жене, наклоняется и целует её в губы. — Привет, Огонёк. Как ты? Как себя чувствуешь? Как Мирон?

— Всё хорошо, любимый муж.

Я отворачиваюсь от Демьяна, который проходит в палату. Смотрю на малыша, который не отводит своих глаз от меня.

На Туманова-младшего стараюсь не смотреть. Но сердце-предатель всё равно при виде него начинает ещё сильнее частить.

Мы не виделись с ним целую неделю. С того самого дня, как он наутро после нашей близости сбежал из моей квартиры. Всё это время я старалась избегать встреч с ним. И у меня это хорошо получалось.

До этого времени.

И сегодня, увидев его, понимаю, что там, внутри, всё ещё болит. Горит. И жжёт.

Огонь ведь причиняет боль. Жжёт. Так же, как и слова.

— Красиво смотришься с малышом. Тебе идёт, — слышу позади себя его хриплый тихий голос.

— Спасибо, — это всё, что могу выдавить из себя.

По щеке стекает единственная слеза, которая падает на животик Мирона. Он, будто почувствовав, что мне сейчас больно, хмурится. А я улыбаюсь, наклоняюсь и целую его в головку, задерживая чуть дольше это прикосновение.

— Мне пора, — отстраняюсь и смотрю на Ксюшу и Андрея. — Я тебе позже позвоню, Ксю.

Сестрёнка хмурится, но кивает. Понимает, что мне больно находиться рядом с Дёмой.

— Хорошо. Я позвоню тёть Кате.

— Спасибо, — произношу, вкладывая в одно слово так много.

Отдаю Мирошу на руки сестре и, попрощавшись, ухожу, до последнего чувствуя на себе острый взгляд тёмных глаз.

4. Глава 4

Майя

На следующий день я приехала к Ксюше и Мирону. Малыш спит на руках у сестрёнки. Я подхожу к кровати, целую сестрёнку в щёку.

— Привет. Ну, как ты тут? Как мой племянник поживает? — спрашиваю.

— Привет, — улыбается она. — Я хорошо себя чувствую. И Мирон тоже. Недавно покушал и вот уснул. Хотела переложить его в бокс, но он тут же заплакал. Не желает слезать с моих рук, что бы я ни делала.

— Он просто интуитивно чувствует, что ты его мама, и хочет быть с тобой рядом.

— Возможно. Ты как? Чего-то ты какая-то бледная. Что-то случилось?

— Нет. Нет, всё хорошо. Просто плохо спала сегодня, — делаю короткую паузу, не зная, как начать разговор про то, звонила ли она уже тёте Кате или ещё нет. — Ксюш, ты звонила в Италию? Что сказала тётя Катя?

Ксюша вздыхает, и мне кажется, что она опять сейчас заведёт свою шарманку: а хорошо ли я подумала насчёт переезда, что, может, стоит отказаться от этой идеи – всё же другая страна, язык, и я там буду почти совсем одна.

Мы уже сто раз говорили на эту тему, но она всё равно настаивает, чтобы я ещё раз всё хорошо обдумала.

Просто сестрёнка надеется, что передумаю и никуда не поеду.

Но нет. Не передумаю. Я уже всё решила.

— Я так понимаю, ты не изменишь своего решения, — я в ответ отрицательно качаю головой. — Хорошо. Хоть и не нравится мне эта идея, но я позвонила Кате, и она будет только рада тебя принять у себя. Сказала, что очень соскучилась по тебе. И что ты можешь жить у неё столько, сколько захочешь.