C Бичико, о котором я упомянула, я общалась гораздо чаще, чем с другими двоюродными братьями и сёстрами. Бичи, сын Тамары-мамиды, был единственным и столь же обожаемым матерью, как Гурам. Но их отношения были иными, потому что и их мам объединяло только одинаковое имя, и сами кузены были совершенно разными.

О Бичико можно было бы написать роман, герой которого – Остап Бендер, граф Монте Кристо и Казанова в одном лице.

Рос Бичи без отца. Его отец, Варлаам Силагава, был репрессирован в тридцатые годы вскоре после рождения сына в 1934 году, и только через много лет – реабилитирован. Не знаю точно, в нашей семье при детях такие вещи не обсуждались, но за годы ссылки отец Бичико то ли обзавёлся другой семьей, то ли просто «завёл» на время другую женщину, чего тётя Тамара ему не простила…

Мамида назвала сына в честь мужа Варлаамом, Бичико – его домашнее имя. Поскольку «Бичико бедный» рос без отца, его баловали не только мать и бабушка, но и все другие родственники со стороны обоих родителей. Даже в школу тётя Тамара отдала сына на пару лет позже, считая, что в 7 лет ребёнок слишком мал, чтобы каждый день вставать так рано.

Закончив школу с золотой медалью, Бичико решил учиться за пределами Грузии (это всегда было престижно, да и чрезмерная опека матери ему к 19 годам явно надоела). Мой папа служил тогда в Харькове, там Бичико и поступил в строительный институт на архитектурное отделение. Папа снял для него и оплачивал комнату в частном доме у хорошей хозяйки (мы тогда вчетвером размещались в одной комнате в коммунальной квартире). Конечно же, Бичико очень часто бывал у нас.

На мой взгляд, Бичи не был так красив ни лицом, ни телом, как Гурам, и спортом никогда не занимался. Но он в огромной мере обладал качеством, которое сейчас используют слишком часто и не всегда к месту – «сексапильность». Бичико буквально излучал, источал сексуальную энергию и, не сублимируя, использовал её по прямому назначению.

Через год после того, как наш Дон-Жуан начал учиться в Харьковском институте, мы переехали из Харькова в военный гарнизон Скоморохи, недалеко от Житомира, куда перевели папу. Бичико пару раз приезжал к нам в гости, но родители были вынуждены через несколько дней отправлять его восвояси. Почему? В это трудно поверить, но изнывавшие от безделья и отсутствия ярких впечатлений гарнизонные дамочки буквально сходили с ума при виде нашего гостя. Дверь квартиры не закрывалась: всем хозяйкам вдруг срочно требовались соль или сахар, дуршлаг или какой-то рецепт, или возникала необходимость безотлагательно что-то уточнить, о чём-то спросить, рассказать…

Когда мы выходили с братом прогуляться по гарнизонному «Бродвею» – асфальтированной дорожке, идущей от КПП к Дому офицеров, встречные женщины краснели, бледнели, роняли (конечно же, специально) ключи, платочки, сумочки… А после нашего с ним единственного похода в кино Бичико вышел из зала с парой записочек с назначенными свиданиями…

Но это всё не сказка, а присказка; цветочки, а не ягодки.

Однажды пришла телеграмма от его квартирной хозяйки: «Срочно выезжайте Бичико тяжело болен». Естественно, папа тут же выехал. Вернулся он через несколько дней похудевший и почерневший вместе с несколько растерянным, но неунывающим «тяжелобольным». Мне, тринадцатилетней, была предъявлена какая-то невразумительная версия… Правда открылась для меня гораздо позже.

Обладая описанными выше особенностями и наклонностями и, главное, – имея достаточное количество денег, Бичико стал «своим» среди харьковской золотой молодежи. Он оказался членом клуба «Голубая лошадь», о котором теперь можно прочитать в интернете: