В семь лет я впервые испытал весь ужас и раскаяние, которые, несомненно, чувствует любой нормальный человек, нечаянно совершивший убийство.

Я умирал от кори, заболев ею в тринадцатилетнем возрасте. Сестра держала на коленях мою воспалённую голову, гладила слипшиеся от жара волосы и тихим голосом говорила какие-то утешительные глупости. Младшая сестрёнка весело прыгала в кроватке, в отличие от меня, она легко переносила высокую температуру. Мягкие и прохладные руки старшей сестры запомнились на всю жизнь. Она уехала в Пермь и вскоре тоже заболела этой совсем не смешной для взрослого человека болезнью. В чужом городе ей пришлось ещё тяжелее. Узнав о беде, я тайно плакал от горя и бессилия, потому что не мог прийти на помощь. Да, пожалуй, именно корь помогла нам не понять, а почувствовать друг друга.

Сестра выросла человеком чистым и прозрачным, как и всё, что рождает глубокая провинция для освежающего разбавления мути и грязи больших городов. Её счастливого избранника я ещё не видел, но он загодя не нравился мне уж одним городским происхождением. Если сестру я сравнивал с ласковой берёзкой в ту нежную пору, когда под белой, еще не огрубевшей кожей пульсируют сладкие соки, то предмет её любви представлялся болезненным и заведомо бесплодным гибридом осеннего клёна и чахлой сосны. Что же иное могло вырасти на заплёванном асфальте большого города? И почему именно он – избранник?

Выбор женщины всегда большая загадка. Если она красива, то рядом с ней непременно оказывается какой-нибудь хилый большеголовый уродец. Если она воплощение чистоты и непорочности, то её как магнитом тянет к последнему выжиге и проходимцу. А если она, к несчастию, ещё и умна, то будет одинока до той «счастливой» поры, пока не встретит хитрого мерзавца. Нелепый, на первый взгляд, механизм выбора спасает мир от слишком частого появления настоящих дьяволов в человеческом обличье, да и добрые гении, с их опасными открытиями, рождаются только по ошибке, раз в сотню лет. Кем же нужно стать, чтобы заслужить любовь красивой и умной женщины? Логика подсказывала, что у меня шансов нет.

С монотонной грустью я думал обо всем этом в насквозь промёрзшем салоне маленького АН-2. Каждый второй пассажир держал в руках тёмно-зелёный пакет из плотной бумаги. В него судорожно и мучительно отдавалась дополнительная плата за скоростное перемещение в безжизненном пространстве неоднородного зимнего неба. Но уже через час, упав во все воздушные ямы и собрав обязательную дань с большинства моих несчастных попутчиков, самолет приземлился в аэропорту «Бахаревка» и встал в ровный ряд себе подобных. Один вид этих надежных бипланов вызывает тошноту у опытного человека, а оглушительный рёв бензиновых моторов – лучшее рвотное средство для особо чувствительных натур. Им даже не нужно садиться в самолет или видеть его вблизи. К подобным, но ещё более тонким натурам, относилась и моя сестра: одна мысль о полете… и всё, этого было достаточно, чтобы возбудить физическую память нежного организма.

Свежий воздух и наступивший конец мучений ободрил. Мы покинули лётное поле со скромным удовлетворением людей, совершивших обычный утренний подвиг, о котором в приличном обществе не принято говорить. Я едва тащил огромные чемоданы с домашними продуктами. Из них предстояло готовить «прочную» и здоровую пищу для всей неподдающейся учету студенческой братии. Тогда я, конечно же, не знал, что такое «прочная пища», но, доверяясь инстинктам, подходил к делу правильно. Только через десяток лет мне попалась прекрасная книга Александра Энгельгардта «Письма из деревни», где он писал о крестьянской еде: «Прочною пищей считается такая, которая содержит много питательных, но трудно перевариваемых веществ…, которая долго остается в кишке, не скоро выпоражнивается, потому что раз кишка пуста, работать тяжёлую работу нельзя, и необходимо опять подъесть». Книга, изданная в 1937 году, сорок лет провалялась невостребованной в одном из таёжных райкомов партии и предназначалась к списанию. В декабре 1977-го я, не задумываясь, её украл.