Но как знать, как знать, может быть, это Фея Розового Куста наслала на своих озлобившихся и вооруженных до зубов нибелунгов внезапную слепоту, как это сделала когда-то Афина Паллада, безумно влюбленная в своего Одиссея.

– Этим летом поезжайте в Испанию, молодой человек, – наконец-то смог разобрать в еле уловимом движении старческих губ Воронов. «А почему, собственно, в Испанию? Почему не еще куда-нибудь, например на Мадагаскар?» – пронеслось в профессорской голове.

Но старичок, видя недоумение своего собеседника, лишь тихо улыбнулся в ответ. Так улыбаются застенчивые дети, когда их не понимают, или старики, пытающиеся скрыть невольно нанесенную им обиду. Немощь не оставляет сил на дальнейшие объяснения, а на мудрость ближних не всегда приходится рассчитывать. Но, поняв, что его все-таки услышали, старец буквально засветился весь. Особенно лицо. Оно светилось в ярких лучах солнца, будто лик святого. Святого Бернара в раю у Данте. На душе стало необычайно весело и тепло от этого. С Испанией потом разберемся. А сейчас Воронов вновь почувствовал себя студентом на лекции. Знакомые черты вдруг ясно проступили сквозь старческие морщины. Лицо сделалось моложе, и морщины слегка разгладились.

Лет тридцать назад так же светило солнце. После зимних каникул начинался второй семестр, и профессор Борис Иванович Ляпишев, сидя за столом, – стоять за кафедрой уже не было сил, – в большой аудитории, вход прямо по центру колдовского атриума, тихим голосом рассказывал им, зеленым студентам, о Средних веках, а к весне, когда солнце начинало потихоньку припекать, – о Возрождении. Рассказывал как свидетель, как очевидец. Наверное, и в этом ему помогала все та же Фея Розового Куста, распространяя по огромной лекционной аудитории еле уловимый аромат розовых лепестков.

И каждый молчал и слушал, ловил жадно произнесенное слово, произнесенное этим завораживающим шепотом, сумевшим очаровать в свое время даже воинственных викингов, сумевшим завладеть их сердцами так же, как он завладел сердцами студентов брежневской эпохи. Воронов даже представил себе довольно странную картину: сидят они, студенты 79-го года выпуска: Коля Афанасьев, потом станет крутым чиновником и войдет в совет директоров ТВЦ, Коля Арутюнов, порвет с филологией и сделается потрясающим блюзистом, создаст группу «Лига блюза», Володя Подколзин, уйдет в строительный бизнес и там добьется многого, Шишкин, сядет на 10 лет за разбой, а по выходе в 90-е станет директором банка, Рустам Бунеев, создаст пошлую газетенку Speed-info, Сева Луховицкий, так и останется школьным учителем, Воскресенский, уедет в Америку, и его рукоположат в сан священника в филадельфийской церкви, Сашка Рычков, найдет в ЦГАЛИ никому не известный автограф Пушкина и умрет от сепсиса на следующий год после окончания института. Он первый со всего курса перешагнет черту. Так вот, сидят они все, живые и мертвые, и слушают, слушают Ляпишева, и вдруг бесшумно в аудиторию входят ребята в форме вермахта. Стараясь не шуметь, они ставят на пол свои «шмайсеры», аккуратно складывают пилотки – немцы, что возьмешь, – просовывают их под погоны и тоже слушают. Ляпишев узнает их, кивает, извиняется перед аудиторией и незаметно переходит на немецкий. И ребята в форме вермахта благодарно кивают ему в ответ. Мол, узнал, узнал профессор, не случайно мы его пайками в складчину подкармливали. Кто из них выжил? Кто вернулся домой? Кого зарыли в русской земле, где-нибудь под Сталинградом, – неизвестно. Да это и не важно. Есть только тихий голос Ляпишева да незабываемый аромат, аромат лепестков, лепестков роз…