На каждом шагу только и слышалось: «Да сохранит вас Бог, идите с миром, да поможет вам Святая Дева…»

Беседы велись только на благочестивые темы.

Даже слухи инквизиторы могли рассматривать в качестве обвинения, не говоря уже о прямом доносе…

Все аккуратно записывалось в особую книгу.

Испания эпохи Великого инквизитора Торквемады. Толедо, 28 апреля 1487 года, за сто лет до событий, описанных Сервантесом

К площади под оглушительный колокольный звон двигалась какая-то уродливая, словно гусеница-плодожорка, процессия.

Первое, что бросалось в глаза, – это крест. Крест доминировал над всем и привлекал внимание каждого. Огромный, он был завешан черной вуалью, как реквизит фокусника. Это был гвоздь программы. Престол Господень и колесница Господня воинства – вот чем было на самом деле то, что скрывалось за траурным покрывалом. Его несли. Несли на плечах, несли сгибаясь в три погибели, несли монахи, монахи-доминиканцы. Цвет креста, скрытого под черным крепом, был хорошо знаком каждому. Он был темно-зеленым и напоминал цвет сочной травы, цвет девственного луга, цвет нетронутой зелени, которую так любили мавры, назвав свою землю Андалусией, то есть цветущей землей.

Все знали, что черную вуаль сбросят только в момент торжественного отпущения грехов. Тогда-то изумрудный блеск и ударит со всем торжеством своим по затуманенному взору грешников.

Зеленый цвет считается в христианстве цветом надежды. Поэтому за службами Великой пятницы (на Страстной неделе, перед Пасхой) – за вечерней и утреней – в церкви жгут свечи из зеленого воска.

Вслед за доминиканцами шли солдаты в касках и с алебардами, начищенными до такого блеска, что казались зеркальными. На них невозможно было смотреть. И толпа невольно жмурилась. Монахи в клобуках и священники, стройным хором восхваляющие имя Господне, своим унылым серым видом уравновешивали впечатление. На них глаз отдыхал и даже успокаивался.

Двумя параллельными колоннами под непрекращающийся колокольный звон, переходящий почти в набат, в строгом порядке на площади появились представители светской и церковной власти. Здесь вообще все было уныло и непразднично. Царствовал строгий этикет, поэтому коррехидор следовал за городскими старшинами, настоятель – за канониками, а далее – члены трибунала.

Генеральный обвинитель нес хоругвь – прямоугольник из багровой тафты, украшенный вышивкой и серебряными кисточками, с изображением орудий инквизиции. Таково было Знамя Веры, Штандарт Истины.

Грешники, как и положено, шли впереди. Собственно, ради них все и собрались сегодня. Их было около сотни. На грешников надели шафрановые шерстяные балахоны, санбенито, изрисованные фигурами драконов и демонов в виде языков пламени. Эти балахоны каждому были по колено. После аутодафе все санбенито вывешивались в качестве трофеев святой инквизиции в церкви. Они служили напоминанием о вечном позоре и проклятии тех, кто их носил. Каждый обвиняемый держал в руке свечу из зеленого воска, а на голове у него возвышался остроконечный колпак в три фута высотой, сильно напоминающий колпак шутовской. Это была картонная митра. На ней также было изображено адское пламя в виде драконов и демонов. На шее болталась дроковая веревка.

При виде грешников толпа оживилась: всем хотелось рассмотреть их получше. Забыв приличия, знатные люди Толедо принялись толкаться локтями. Зрелище обещало быть захватывающим и поучительным одновременно.

Подмостки, окруженные решеткой, поставили аккуратно между трибуной для почетных гостей и некой эстрадой, напоминающей театральную сцену. Туда, в клетку, и должны были завести заключенных. В назидание их специально выставили на общее обозрение. Толпа ожидала увидеть в глазах грешников страх и ужас и сполна насладиться этим зрелищем.