И вот у Вакулова эти три долгожданных месяца отпадают, а самостоятельная работа на местности, мягко говоря, становится большим вопросом. Ивану искренне сочувствовали друзья-товарищи, такие же, как и он, геологи-маршрутчики. Но что ему их сочувствие, когда лето набирает полную силу и поисковые отряды один за другим уходят в тайгу, в глухие и такие желанные горные дебри Мяочана? А он вынужден сидеть на центральной базе, в пустующей с каждым днем все более камералке, да лишь мысленно проходить свой маршрут, к которому тщательно готовился и который выучил наизусть по своей полевой карте, наклеенной столярным клеем для крепости и прочности на дюралевый планшет.

Маршрут по всем статьям обещал быть перспективным. Иван возлагал на него большие надежды. В прошлом сезоне, в своем первом самостоятельном походе, в глухих таежных местах Мяочана, в зоне, около красивого горного озера Амут, намыл «знаки», косвенные свидетели возможного залегания под землей руды. А зимой, при лабораторном анализе принесенных им из тайги проб, специалисты в них, к его радости, обнаружили и крохотные «следы» этой самой руды, мельчайшие кристаллики касситерита. Они, «следы» эти, конечно, никого не удивили и особых восторгов не вызвали. Такие знаки и «следы» намывали во многих районах обширного Мяочана. У других геологов были более веские находки: оконтурены рудные зоны. Но Иван поверил сердцем в свою, еще не найденную им, руду. Он нисколько не сомневался в том, что она там есть, спрятанная на глубине. Какая-никакая, а есть. Может быть, даже промышленных запасов. И не рассеянная, не тонкими прожилками, а лежит этакой компактной глыбой, как найденная недавно, всего несколько лет назад здесь, в дебрях Мяочана, на берегу шустрой речки Силинки таким же, как и он, молодым, еще не оперившимся геологом Олегом Табаковым, сказочно крупного и уникального месторождения касситерита, на базе которого и была создана эта самая Мяочанская экспедиция, вырос поселок с красивым названием Солнечный, и куда он, Иван Вакулов, прибыл в прошлом году по распределению после успешного окончания Саратовского геологоразведочного техникума.

И вот положение у него сложилось хуже и не придумаешь. Иван готов был и в одиночку отправиться в тайгу. Но уходить в маршрут одному, естественно, ему никто не позволит. Не положено. И он это хорошо знал, усвоив сухие параграфы инструкций и наставлений.

Вакулов поднялся на крыльцо, по привычке обтер подошвы ботинок о влажную тряпку, заботливо постеленную у входа уборщицей, и без особой радости открыл дверь, обитую для утепления войлоком и толстым серым брезентом.

Эх, камералка! Длинный коридор, двери с самодельными табличками, названиями поисковых партий и отрядов. За каждой дверью – свои дела, заботы и свои открытия, перспективные зоны и месторождения. Идешь мимо них, словно проходишь через весь край таежного горного Мяочана от низких топких левых берегов Амура до суровых вершин Баджальского хребта.

Комната, в которой располагалась поисковая партия Вакулова, имевшая название Озерной, находилась в самом дальнем конце коридора, рядом с кабинетом главного геолога. Это соседство с начальством накладывало какой-то незримый отпечаток на рабочую атмосферу, делая ее более официальной и канцелярски чинной. Говорили меж собой не так, как в других комнатах, а вполголоса, смеялись нешумно, а кто случайно увлекался в споре, начинал ораторствовать во всю мочь легких, так его тут же одергивали: «За стенкой Вадим Николаевич! Тише! Не хватало ему еще слушать вашу болтовню!»

Главного геолога экспедиции Вадима Николаевича Анихимова уважали и оберегали. Не только потому, что он по должности был главным из геологов, не только потому, что и возрастом – в экспедиции в основном была молодежь – в свои сорок лет был старше многих, а просто по той причине, что этот человек много сделал и делал сейчас для освоения края. На него равнялись, у него учились и, чего греха таить, ему открыто или тайно подражали.