– Представляю, сколько там всякого мусора! – с усмешкой бросил Жерар, но никто из присутствующих явно не оценил его юмора.


Тут Фредерик осознал, что не слишком внимательно прислушивался к дуэту матери и дочери, и в знак симпатии послал Дельфине легкую снисходительную улыбку, хотя и воздержался от громкого смеха. Но Жерар снова ринулся в бой, начав доказывать всю абсурдность этой инициативы. Вот он сам, например, математик, – так можно ли представить себе такое хранилище, где собраны все неосуществимые научные проекты или заявки на патенты, получившие отказ?! Должны же быть какие-то рамки, барьеры, водораздел между сферами успеха и провала! Он прибег и к другому сравнению, по меньшей мере странному: «Представьте себе, что вы любите женщину, которая не отвечает вам взаимностью, но позволяет все-таки завести с ней роман…» Дельфина и Фабьенн не очень-то поняли эту метафору, но оценили отважную попытку столь трезвомыслящего человека обратиться к области нежных чувств. Ученые, с их рациональным складом ума, иногда прибегают к поэтическим сравнениям, таким же пылким, как стишок, сочиненный четырехлетним ребенком. Однако пора было ложиться спать.

10

Лежа в постели, Фредерик нежно погладил ноги Дельфины, потом ее бедра, потом его палец остановился на самом заветном месте ее тела.

– А если я пройду глубже, ты откажешь? – шепнул он.

11

На следующее утро Дельфина предложила Фредерику проехаться на велосипедах в Крозон, чтобы посетить странную библиотеку. Обычно он работал до часу дня, но сегодня его мучило неотвязное желание увидеть, физически ощутить неудачу других авторов: а вдруг это вдохнет в него новые силы.


Магали по-прежнему работала в библиотеке. За прошедшие годы она сильно располнела. И, сама не зная почему, махнула на себя рукой. Это началось не сразу после рождения двоих сыновей, а несколькими годами позже. Может быть, в тот момент, когда она осознала, что проведет в Крозоне всю свою жизнь и досидится в библиотеке до самой пенсии. Эта безысходная перспектива отбила у нее всякую охоту заботиться о своей внешности. А когда Магали констатировала, что ее дородная фигура ничуть не огорчает мужа, она покатилась по наклонной плоскости, так что сама себя с трудом узнавала. Муж уверял, что любит ее, несмотря на раздавшееся тело; она могла бы порадоваться тому, насколько глубока его любовь, но увидела в этом лишь доказательство его равнодушия.


Следует отметить еще одну важную перемену: с годами Магали полюбила литературу. Когда-то она попала на работу в библиотеку чисто случайно и совершенно не интересовалась книгами, зато теперь могла давать советы читателям, влиять на их выбор. Более того, начала менять интерьер по своему вкусу. Обустроила часть помещения для самых маленьких посетителей, создала игровые уголки, где им читали вслух. Ее сыновья, давно уже взрослые, иногда приходили сюда по выходным помогать матери. Занятная была картина: двое здоровенных парней, рослых, как их отец, и работавших вместе с ним на «Рено», сидели, скорчившись в три погибели, перед малышами и читали им сказку «Про маленького крота, который хотел знать, кто накакал ему на голову».


Собранием отвергнутых рукописей теперь мало кто интересовался, даже сама Магали почти забыла о них. Лишь изредка какой-нибудь подозрительный тип робко входил в библиотеку и стыдливо бормотал, что никто не захотел печатать вот эту его книгу, а он, мол, слышал от друзей, знакомых с друзьями неопубликованных авторов, что здесь их принимают. В этом сообществе отвергнутых писателей информация передавалась из уст в уста.