– Грейсон любит малину-с… Удачи, девочка.

… Врачи в "Холерном бараке" обитали на втором этаже. Причём в отличие от первых этажей, где располагались больные, на втором этаже были системы кондиционирования воздуха, снятые, по слухам, с какой-то подводной лодки. Так же там царила безукоризненная чистота, а стены были покрашены не "холерной краской" (Смесь извести и медного купороса. Примечание автора), а самой дорогой масляной краской.

Главный врач Гудевроу-сити был довольно стар, но, несмотря, на это являлся, мастером своего дела – отличный хирург и стоматолог. Так же он участвовал в Мировой Войне и обладал неплохим багажом знаний.

К сожалению, у него была неприятная привычка – он посматривал на простых людей как на мусор. Даже на Шэрон – на неё особенно, поскольку та была женщиной, что сумела добиться, каких никаких успехов в обществе. Для Эштона такое было совершенно нестерпимым. Он и думать не мог о том, что женщина – более низшее существо, чем мужчина, способна, способна добиться, чего то сама. Для Эштона Фостера такое положение дел было полным абсурдом и глупостью. Вот почему с Шэрон у него отношения сразу не задались. Особенно когда та поймала его на перепродаже неких наркотических средств. Сама Шэрон так и не поняла толком, что заставило Эштона продавать эти странные лекарства – при его то далеко не маленьких доходах.

Само собой, что Эштон этого не забыл и встретил Шэрон взглядом, способным проморозить насквозь целого кита.

– Итак… Наш офицер полиции решил посетить мою скромную работу. Надеюсь ты оценишь что я лично осматривал твоего почтенного батюшку… Хотя вряд ли, учитывая, что за недуг сразил твоего отца… Он ведь у тебя любил курить? – Эштон встал со своего знаменитого кресла, вырезанного из африканского кедра (в Египте до Второй мировой войны выращивали кедры для продажи за рубеж. Примечание автора) и обтянутого шкурой крокодила. – Табачок у него был необычный? Сам его выращивал?

– К чему вы клоните?

– Ваш отец накурился опиума. Табак в смеси с опиумом – очень сильная, как лягающийся мустанг, смесь… Поэтому у него произошло неприятное дело – временная кома.

– Кома? – Шэрон внимательно посмотрела на врача. – Кома? О чем вы говорите? Какая кома?

– Шэрон… Твой отец курил опиум, смешанный с табаком. И довольно давно, раз у него в итоге развилась кома – "смертный сон". Сейчас он как тот Рип-Ван-Винкель… Спит беспробудно. Вполне возможно, что никогда не проснётся.

Шэрон скрипнула зубами, но от, в общем-то, напрашивающегося на язык вопроса удержалась, поскольку понимала какой ответ получит.

Ее отец никогда не употреблял опиум. Хотя бы, потому что дома ему взяться было неоткуда. Поэтому Эштон задавал не простой вопрос, а вопрос с вполне ясным и очевидным подтекстом – мол, опиумный дурман своему отцу могла приносить Шэрон. Это было вполне логично с его точки зрения. Мало ли у кого помощница шерифа могла отобрать это зелье? Народ в Гудевроу-сити встречался разный – наркоманов тут тоже хватало.

– Откуда у вас такая уверенность что он курил опиум?

Вместо ответа Эштон показал кисет отца, набитый, как помнила Шэрон, отличным табаком, что ему покупала Рита. Мама обычно покупала табак у своих знакомых соседей. Однако представить, что те перепутали опиум и табак – было слишком сильно…

Однако Шэрон уже поняла, в чём дело – те кто проник в ее дом и выкрал Франсуазу не поленились подменить и табак. Причем явно этот опиум они с собой прихватили с далеко идущими целями – бросить тень на саму Шэрон.

Развернув кисет, Шэрон заглянула в него и, широко улыбнулась. Затем она припомнила свой первый танец с мальчиком и на миг погрузилась в эти воспоминания, хотя особо радоваться было нечему.