В комнату пилота постучали. Вошла девушка-служанка и на арабском пригласила гостью на торжество, указав рукой в сторону улицы, откуда доносились смех и музыка. Белых замешкалась, хотела было отказаться, но вспомнила о необходимости сегодня же выйти на связь с базой и согласилась присоединиться к празднику.

Через четверть часа Ахмед уже довольно бегло рассказывал гостье на смеси русского и английского о Таурусе, о жизни поселения и о своей семье. Он был существенно старше Бату и, достигнув сорокалетнего возраста, осознал, что перспективы Адыкера были в действительности весьма смутными, но через пропасть двух с половиной веков восстановление полноценных контактов с экспедиционерами и возвращение на базу для него уже не представлялись возможными. Его беспокоили периодические атаки аборигенов, болезни поселенцев и нестабильный урожай. Он постоянно переживал о будущем Адыкера и не понимал, в каком направлении ему двигаться. Зависимость от базы уязвляла его, вместе с тем Ахмед осознавал, что экспедиционеры – залог выживания Адыкера. Он готов был на всё ради обеспечения безопасности поселенцев, но постоянно думал о том, как сделать их менее зависимыми от прибывших с Земли людей. В его волнениях и чаяниях Дарья видела настоящего главу поселения, возможно, даже более талантливого, чем его отец. Его уравновешенность, вдумчивость, самоконтроль импонировали ей. Своим поведением и взвешенными решениями Ахмед словно задавал тон всему поселению, впрочем, тут все же стоило отдать должное отцу, вырастившему достойного сына.

Ахмед показал Дарье расположенный на первом этаже дома-мечети молельный зал с колоннами из отполированного камня и мраморным, почти зеркальным полом. Расписанная восточными узорами стена полусумрачного помещения чередовалась с тяжелыми алыми гардинами, частично скрывавшими высокие проходы с заостренными "макушками". В наколонные держатели были вставлены съемные лампы-шесты, а у одной из стен, где были аккуратно собраны коврики для намаза, стоял комод с резными дверцами, сделанный очевидно из местной лилово-серой древесины. На его столешнице находилась маленькая емкость с благовониями, керамический кувшин с водой, старого образца голографическая база и маленькая стойка, обвешанная четками. Свисавшие над комодом стеклянные лампы в арабском стиле освещали его теплым желтым светом, словно свечи. Пилот с трудом сделала глубокий вдох и уловила, что благовония имели все тот же дурманящий оттенок корицы, смешанный с неизвестными для Белых ароматами редких растений этой знойной планеты.

Затем мужчина отвел Белых за спрятанную за домом-мечетью оранжерею, покрытую огромным куском рогожной ткани. Оранжерея выполняла здесь обратную функцию, защищая растения от чрезмерной полуденной жары и периодически возникающих песчаных бурь. Под ее острыми сводами выращивали декоративные и плодовые растения как местного происхождения, так и завезенные с Земли, держали светящуюся по ночам цветочную рассаду, ухаживали за местными целебными травами и необычной веерной формы кустарниками. Металлический остов конструкции был хорошо сохранен еще со времен первых экспедиций, в надвинувшихся сумерках тускло светились старые лампы, но матовое, слегка затемненное стекло местами уже было покрыто трещинами или вовсе выбито, и теплый ветер время от времени гулял вдоль оранжереи, вырываясь наружу и раздувая огромный кусок закрепленной над сводами ткани, словно парашют. В эти мгновения металлические люверсы, через которые были протянуты удерживающие полотнище веревки, постукивали о конструкцию, образуя внутри оранжереи унылый перезвон.