Дочь сына, его внучку приютила мать невестки. Она охотно это сделала, когда он сообщил ей, какую сумму будет выделять ежемесячно на ее содержание. Он не испытывал интереса к девочке, он вообще не любил маленьких детей. Они не умиляли, а раздражали его своей неразумностью. Ему было скучно с ними, они не могли говорить на его языке. А на их языке он общаться не мог, что-то мешало ему. Они были из другого мира, а он всегда остро и чутко чувствовал такие вещи. Наверное, это было не очень хорошо, может быть, даже совсем плохо. Но уж таким он уродился на свет. Он никогда не был похож на других, это он ощутил уже в младших классах. Не то, что он был отшельником, но между ним и остальными людьми незримо существовала непроницаемая перегородка. Иногда она становилась совсем тонкой, иногда утолщалась, но никогда не исчезала. Сначала он с этим смирился, а затем вдруг понял, что это его едва ли не главное преимущество перед другими. Она позволяла сохранять присущую ему от природы индивидуальность, не давала слиться со всеми. Сначала он переживал из-за своей отделенности и непохожести, потом стал и то и другое благословлять. Но это случилось не сразу и не быстро, этому предшествовал долгий и подчас мучительный путь.

Впрочем, сейчас Кайгородов сознавал, что перед ним стоит другая задача – научиться говорить на привычном обычным людям языке. Правда, его внучка все-таки уже не маленькая девочка. Но вряд ли в своем развитии она далеко ушла от нее. И его беспокоит, сумеют ли они хоть в какой-то степени поладить друг с другом.

И еще одна вещь беспокоила его. Настя была его единственная близкая родственница, более того, продолжательница его рода. Но никаких родственных чувств на момент приземления на московском аэродроме он не испытывал. С гораздо большим удовольствием прямо на аэровокзале купил бы билет, чтобы улететь обратно. Он привык к той жизни, глубоко врос в нее, как, как столетнее дерево. Он знал, что его будут одолевать подобные чувства, а потому сознательно сжег в Америке все мосты. Продал дом, снял деньги со всех счетов, ликвидировал все другие дела. Словно острым ножом отрезал себя от прежнего существования. И теперь придется осваивать новое. В его почтенном возрасте и с его плохим здоровьем это трудно. Но он так решил. Точнее, у него практически не оставалось выбора после того, как Настя решительно отказалась переехать к нему в Штаты. Сначала это его взбесило, но потом он стал размышлять спокойней. В конце концов, для такого решения у нее могут быть вполне обоснованные аргументы. И почему она ради старого, отжившего свое человека должна ломать свою жизнь? Это его долг сделать все, что в его силах, чтобы ей было бы комфортно. А долг следует выполнять в независимости от того, хочется это делать или нет. На то он и долг, императив, чтобы следовать ему неукоснительно. Правда, ему удавалось долго противиться этому императиву, но в глубине души он сознавал, что все это до поры до времени. И однажды зазвучит труба так громко и требовательно, что ему ничего не останется делать, как последовать этому зову. Вот она и зазвучала.

После довольно долгого ожидания, наконец, подали трап. Пассажиры двинулись на выход. Кайгородов встал один из последних и медленно, словно нехотя, направился к люку.

Анастасия стояла в плотной толпе встречающихся. Уже объявили о посадке самолета и до встречи оставались считанные минуты. Она волновалась так сильно, что временами ее начинала бить дрожь. А что в том удивительного, вот-вот появится человек, о котором она думала на протяжении многих лет. Думала с обидой, иногда переходящей едва ли не в ненависть. Дедушка одновременно притягивал и отталкивал ее, хотя все эти годы он был далеко, но вокруг его незримого образа кружилась ее жизнь.