При всей своей самой искренней симпатии к Михаилу Николаевичу Задорнову я никогда не мог предположить, что знаменитый сатирик окажется связан с Японией кровными узами. Если бы он бывал в Японии, думалось мне, это обязательно выплеснулось бы на сцене, в его миниатюрах, рассказах, в пьесах. Но нет же: многих Задорнов потрепал в своих текстах, особенно американцам достаётся, а о японцах… Миниатюру, в которой они упоминаются несколько раз, я смог найти только одну и сделал вывод, что для Михаила Николаевича они либо неинтересны, либо он с ними просто незнаком.

Включив в один прекрасный вечер телевизор, я понял, что ошибался.

– Михаил Николаевич, не так давно по телевидению прошёл снятый вами документальный фильм «Цунами», из которого многие зрители с удивлением узнали, что вы – сын известного писателя Николая Задорнова. К своему стыду должен признаться, что я и сам не сразу понял, что человек, посвятивший всю жизнь изучению истории Дальнего Востока и создавший целую серию романов на эту тему, в том числе полностью «японскую» трилогию «Цунами», «Симода», «Хэда», – ваш отец. Судя по фильму, вам тоже небезразлична японская тема?

– У меня вообще с Дальним Востоком отношения особые. Когда я окончил школу, отец мне предложил поехать на Курильские острова поработать в ботанической экспедиции. Я поехал, побывал на Шикотане, Урупе, других островах, и меня это так потрясло, что очень захотелось написать об этом. Я и написал – страниц около 200. Отец прочитал, сказал, что 3 из них хорошие. И эта рукопись до сих пор пылится в какой-то папке. Но, поскольку признаки графомании у меня были налицо, я потом всё равно начал печататься, в том числе и в журнале «Дальний Восток».

На улицах Симоды

– А как появилась японская тема?

– Японская тема появилась у отца. Он всю жизнь, с тех пор как начал писать очерки о строителях Комсомольска-на-Амуре, а отец был одним из них, исследовал историю проникновения России в те края. В 1952 году он получил Госпремию за роман «Амур-батюшка». Это книга о том, как русские мирно осваивали Дальний Восток. Именно тогда возникла фигура капитана Невельского, и чуть позже появилось одноимённое произведение. Невельской был участником войны 1854–1855 годов, когда на Камчатке столкнулись интересы России, Англии и Франции. Как раз в это время Путятин заключал мирный договор с Японией. Отец очень увлёкся этим вопросом и при поддержке тогдашнего секретаря ЦК КПСС Демичева даже ездил в Японию для сбора материала. Демичев, кстати, потом помог и мне. Когда-то люди от него нашли меня – инженера МАИ, занимавшегося самодеятельностью, и попросили написать пьесу по «Амуру-батюшке». Я создал своё первое сценическое произведение, и пьеса пошла в Сибири, а я году в 1981-82 получил за это грамоту Министерства культуры.

– Она печаталась где-нибудь?

– Нет. В современном мире, когда нужны наркотики, гонки, проститутки, я даже не пытаюсь её никуда предлагать. Не время сейчас. Обыватели не хотят этого. Хотя пьеса шла в Комсомольске-на-Амуре, на конкурсе сибирских театров даже заняла какое-то призовое место и я был «отмечен Доской почёта».

Но вернёмся к отцу. Тогда, году в 70-м, он начал серию романов и продолжал её до самой смерти. Дело в том, что история «Дианы» и «Хэды» не заканчивалась с отплытием русских моряков из Японии. Часть из них попала в плен к англичанам и была отправлена в Гонконг, где начинались тогда опиумные войны и откуда исходила агрессия Британии на Дальнем Востоке. Всё это очень тесно переплеталось с темой Владивостока, роман о котором отец так и не закончил. Может быть, когда-нибудь его закончу я, но пока я не готов к этому. Я знаю, мне отец рассказывал, что он там хотел видеть, и, если я буду заканчивать (под двумя именами, разумеется), то я обязательно буду писать о возрождении достоинства и чести российского человека. Сегодня это важно.