– Эй! Это мое! – слышу я.

Этот голос: более низкий, более мрачный и оскорбляющий…

В ванную заходит Елена.

Поворачиваю голову в ее сторону одновременно с подружкой. Последняя открыла рот, глядя на нее, будто была чем-то шокирована. Но что, черт возьми, тут происходит? И пока ее невыносимая подруга застыла на месте, вокруг нас снова царила тишина.

Уф…

Львица смотрит, как я вытираюсь ее полотенцем. На ней были широкие джинсы, слишком широкие для ее круглой попки и верх, который полностью скрывал формы. Выглядит отвратительно. Мне гораздо больше нравился ее ночной наряд. Волосы были распущены, и смотрела она на меня со злостью. Я сделал то же самое и самым наглым образом принялся как следует вытирать еще и подмышки.

Мне срочно необходим душ. Сегодня ночью я бегал по всему Куинсу, и теперь от меня воняет дохлой лошадью.

Кстати, о животных. Львица хмурит брови, а ее рот кривится в гримасе отвращения. Одарил ее ледяной улыбкой, и прежнее выражение лица сменилось на ненависть. Нашу войну взглядов внезапно прервала ее подруга.

– Так, Елена Хиллз, что тут происходит? – восклицает она.

– Чего? – отвечает та, посмотрев в ее сторону.

Теперь мы оба пялились на ее подругу, и львица, казалось, понимала ровно столько же, сколько и я. То есть ничего.

И тут же ее подружка разражается нескончаемым потоком болтовни.

Маленькая сучка львица, если ты думаешь, что я забыл все твои ночные оскорбления, то ты сильно ошибаешься. У тебя два варианта: или я обратно запихну тебе в глотку твое «сирота-засранец» или я закончу, то, что начал: оттрахаю тебя так, как мой член этого заслуживает.

– Нет, это же настоящее безумие, как ты это сделала? К тому же два месяца едва прошло! Ты великолепна, моя дорогая. Но почему ты мне ничего не сказала? Блин, Елена, я же твоя лучшая подруга, или нет? Да вообще, отвал всего!

О чем она говорит?

Львица чуть ли не в панике взглянула на меня, с силой схватила свою подружку за руку и потащила ее в комнату.

Хлопнула дверь, приглушив визгливый голос подруги, и, наконец-то, снова наступила тишина. Я вздохнул.

Получается, львица от меня что-то скрывает. Но что?

Она до сих пор не поняла, как я устроен: чем больше от меня пытаются что-то скрыть, тем больше я хочу узнать что это!

Я облокачиваюсь на перила балкона и закуриваю. Вкусно пахнет едой.

– Ну и ну! Ты здесь! – слышу я.

О нет! Этот противный голос, это…

– Эй, я внизу, это Софи! Пойдешь купаться?

Я даже не потрудился на нее взглянуть. До меня доносился плеск воды и голос пацана, который кому-то что-то рассказывал.

– Не обращай внимания, такие как он вылезают на улицу только по ночам, – говорит другой голос.

А, львица! Лучше бы ей помолчать о прошлой ночи, иначе мне придется заняться ею самому. Надеюсь, что она никому ничего не сказала, но сильно в этом сомневаюсь.

– Следи за языком, Елена! – откуда-то издалека кричит ей мать. – Тиган, ты хочешь есть?

Есть? Конечно, да! Я готов сожрать даже мою сигарету.

Оборачиваюсь, чтобы убедиться, что они все еще стоят внизу и смотрят на меня. На балконе, выходящем в сад, был накрыт стол, а чудесный запах шел от гриля, на котором шкворчали большие куски мяса. Чуть слюной не захлебнулся.

Львица сворачивается клубочком на шезлонге. Она, должно быть, помирает от жары в таком наряде, в то время как ее подружка практически нагишом плещется в воде.

Мать улыбается мне и рукой дает знак, чтобы я спускался. Я достаю изо рта сигарету и, развернувшись, выкидываю ее. Голод сильнее всего, как говорит Бенито.

– И спускайся в этот раз по лестнице! – кричит мне вдогонку отец, когда я уже переступаю порог комнаты.