И еще он подумал, что не следовало бы трепать ее во время ночных караулов, среди этих сырых стен. Казалось даже дурной приметой обновлять ее именно здесь, как бы допуская, что более удачного случая не представится. Сожалел он и о том, что не перед кем в ней покрасоваться, и, хотя было совсем не холодно, он решил надеть шинель, пусть только для того, чтобы сходить к полковому портному и приобрести у него другую, попроще.

Дрого вышел из комнаты и стал спускаться по лестнице, любуясь – где допускало освещение – изяществом собственной тени. Но почему-то по мере того, как он спускался в недра крепости, шинель утрачивала свой шик. К тому же Дрого почувствовал, что не умеет носить ее естественно и непринужденно, и она стала казаться чужой и слишком щегольской.

Хорошо еще, что лестницы и коридоры были почти безлюдны. Первый же попавшийся навстречу Дрого капитан ответил на приветствие, не задержав на нем взгляда. Даже изредка встречавшиеся на его пути солдаты и те не косили глазом в его сторону.

Под конец Дрого пришлось спускаться по узкой винтовой лесенке, высеченной прямо в стене; от эха его собственных шагов, разносившегося вверх и вниз, создавалось впечатление, будто он здесь не один. Полы роскошной шинели развевались, обтирая со стен белесую плесень.

Наконец Дрого добрался до подвальных помещений: мастерская портного Просдочимо находилась в подвале. В погожие дни через крошечное оконце под потолком сюда пробивалась узкая полоска света, но в тот вечер уже зажгли лампы.

– Здравствуйте, господин лейтенант, – увидев вошедшего, сказал полковой портной Просдочимо.

В большом помещении освещены были лишь отдельные островки: конторка, за которой сидел какой-то старичок, большой рабочий стол для троих молодых помощников портного. А вокруг, наводя жуть, словно удавленники, болтались на вешалках десятки мундиров, шинелей, плащей.

– Добрый вечер, – ответил Дрого. – Я хотел бы купить шинель. Не очень дорогую, лишь бы ее хватило на четыре месяца.

– Позвольте взглянуть, – сказал портной, улыбаясь. С недоверчивым любопытством он взял в руки край шинели Дрого и подтянул его поближе к свету. (Просдочимо был в звании сержанта, но, как портной, мог позволить себе некоторую ироничную вольность в отношениях с начальством.) – А материал-то хорош, хорош… Небось кучу денег заплатили, у вас в городе умеют драть. – Он окинул профессиональным взглядом всю шинель и покачал головой так, что затряслись его толстые, покрытые сеткой кровяных прожилок щеки. – Жаль только…

– Чего?

– Жаль, что воротник низкий, военные таких не носят…

– Сейчас носят именно такие, – высокомерно заметил Дрого.

– По моде низкий воротник, может, и хорошо, – возразил портной, – но нам, военным, мода не указ. Наша мода – устав, а устав гласит: «Воротник шинели должен прилегать к шее, иметь округлую форму и высотой быть семи сантиметров». Если я сижу в этой дыре, вы, господин лейтенант, вероятно, думаете, что имеете дело с каким-нибудь захудалым портняжкой.

– Ну что вы! – воскликнул Дрого. – Ничего подобного!

– Наверняка так думаете. А меня уважают даже в городе, и притом самые достойные офицеры. Я ведь здесь работаю временно. Да, временно. – Последнее слово он произнес по слогам, словно хотел подчеркнуть его особую важность.

Дрого не знал, что и ответить.

– Со дня на день я могу отсюда уехать, – продолжал Просдочимо. – Если бы не господин полковник, который не хочет со мной расстаться… Не понимаю, что тут смешного?

В полумраке подвала действительно раздалось придушенное хихиканье троих подмастерьев, которые с преувеличенным усердием низко склонились над шитьем. Старичок же продолжал писать, ни на кого не обращая внимания.