– Воропаева. – Захотелось приостановить поток заслуженного порицания. – Я дал ей твой номер. Она обещала позвонить.

– Точно?

– Ну…

– Бля*ь, Ящеров! Зае*ал! Можешь выражаться яснее? Ненавижу, когда ты мямлишь!

– У тебя фамилия не «Зарецкая»? Или ты с опекуном своим переопылилась? В курсе, что девочки так не выражаются?

На той стороне связи послышалось злобное сопение, после которого последовала тихая угроза:

– Если Ташкевич мне в ближайшие дни не позвонит – тебе крышка. И вот ещё: узнаю, что обидел моего Натика – что жил, то зря!

Звонок прервался, и я уныло сдвинул брови.

«Надо было всё-таки дождаться, когда Таша напишет свой номер», – только вот смотреть на её слёзы, которые стали для меня ужасно болезненным открытием, не хватило сил.

Да. Прошлым вечером я позорно сбежал от хрупкой девушки, своими слезами затронувшей те струны души, до которых ни одному человеку ещё не удавалось добраться после уехавшей от меня пятилетней девочки, чьи глаза безотрывно смотрели в заднее окно машины, пока она увозила маленькую Наташу от её восьмилетнего спасителя».

Наташа

– Если ты немедленно не встанешь и не начнёшь себя вести, как обычно, я вызову папу из Москвы!

Уже три дня я лежала на кровати, тупо разглядывая потолок своей спальни, которую заслужила за присмотр сестры, последние три дня пренебрегая должностью цепной собаки, присутствие которой, в принципе, и не требовалось: Вика была довольно разумной девушкой для своих семнадцати лет.

«Не только разумной, как оказалось…»

Вика раньше не проявляла интереса к постоянному присутствию навязчивой кузины-сиротки, привыкнув к нему, как к одной из граней характера вездесущей двоюродной сестры, однако, стоило мне не выйти к ужину следующего дня, внезапная тревога и своеобразная забота, которой я сначала ошибочно дала банальное название «любопытство», взяли верх над Ташкевич-младшей.

Вика безрезультатно пыталась поднять моё настроение, как ей казалось, вполне нормальными способами: пересказывала мне режим своего грёбаного дня, лекции, разговоры однокурсников… и так далее по списку студенческой жития, однако всё, чего Викуся добилась, так это сделанного мною вывода на задворках своего проникнувшегося унынием сознания – её жизнь – никчёмная, скучная серость.

Мне было плохо. Морально я была растоптана… уничтожена… Даже не знаю, как описать своё внутреннее состояние души.

«Разорвана в клочья» – по-моему, самое то.

Кажется, даже фраза «Дед Мороз – сказочный персонаж» – не так печальна, как то, что мальчик, к которому я всей сущностью стремилась, разыскивая его правдами и неправдами, разменяв жизнь и работу на поиски «белого слона» – глупая затея. Прямо-таки получилась какая-то девчачья завиральная история! Сама себе напридумала, сама поверила.

В общем, расставание с розовыми очками, доверчивой простотой, желторотостью и другими составляющими представлениями о «небесных замках», вышло очень тяжёлым.

Не хотелось ни есть, ни пить, да в принципе, как и подниматься из надёжного убежища. Тянуло лишь закутаться в тёплый плед, закрыть дверь на ключ и умереть.

Я, всегда бойкая и шустрая, никогда не поверила бы, что такая хандра возьмёт надо мной верх. Правильно говорят, что залечить детскую травму, преодолеть «малышковый» страх или погасить наивное ребячье стремление к несуществующей фантазии – это трудоёмкий процесс, требующий сил и опыта знающих психологов, а лучше психологов-педагогов.

– Наташка! Ты задрала меня! Я звоню отцу! – Голос Вики дрожал. С безразличием посмотрев на сестру, увидела её опухшее от слёз лицо.

«Это, действительно, неправильно. Ну, что ты… расклеилась совсем! Размазня…» – Говорить самой с собой мне ещё не доводилось. Изумлённо приподняв брови, сглотнула, сразу почувствовав боль в сухом горле.