Куда богаче мифологическими подробностями апокрифические сказания и писания Отцов Церкви.

Апокрифы излагают мифологическую историю Симона, согласно которой он выдавал себя за Иисуса Христа, говорил, что способен воскреснуть из мертвых, а своими чудесами потряс воображение римской знати и самого императора. Ему прислуживали демоны в виде псов. Апостол Петр вступил в схватку с Симоном, которая закончилась тем, что Симон попытался полететь, но молитвами Петра был сброшен на землю и разбился насмерть. Значительно позже именно симонийский миф стал каркасом другой – фаустовской – легенды.

Отцы Церкви несколько более сдержанны в описании цветистых мифологических эпизодов. Симон оказывается философом, который объявил себя Богом. Взяв из борделя проститутку, он объявил ее эпифанией «падшей Софии», которую держали в плену «дурные управители этого мира». Симон называл себя посланником «иного» Бога, который пришел спасти всех, кто верит в него. В конце концов из Симона сделали «отца всех ересей», и прежде всего ереси гностицизма.

История Симона и его роль в формировании малой традиции заслуживают отдельного исследования. Если говорить кратко, в начале нашей эры произошел раскол на внешнюю, экзотерическую и догматическую традицию и традицию тайную, запретную, еретическую. Подробно феномен малой традиции мы рассмотрим в следующей главе, а пока вернемся к мифологическому материалу. Интересно, что в Симоне фактически сочетаются два образа мага. Одна грань мифа рисует его как мошенника, создающего иллюзии, а другая – как вероучителя чужой, иной (с точки зрения отцов церкви, ложной) религиозной доктрины. То есть, опять-таки, как жреца.

Нет ли здесь необходимой для нас подсказки? Маг действительно оказывается равен жрецу, но он оказывается жрецом ИНОГО или ЧУЖОГО Бога. Бога, о котором нельзя ничего сказать, кроме того, что он – Сущий. Абраксас.

Маг находится в очень сложных отношениях с непосредственным окружением. С одной стороны, как жрец чужого Бога, он враг, но как тот, кто имеет знание иного, он единственный, кто может обеспечить посредничество между этим и тем, связать разделенное. Маг – это тот, кто пребывает на границе, кто добровольно поселяется на таможне между мирами. Но именно эта чуждость позволяет ему всегда оставаться выразителем Великого Неизвестного.

Эта двойственность положения мага приводит к его особым отношениям с Божеством. В конечном счете он отчасти отождествляется с ним – становится его сотворцом, этакой иконой Бога на Земле. Маг как личность представляет своего рода манифестацию того принципа, с которым он оказывается связан.

Первые библейские упоминания магов в осуждающем ключе связаны как раз с этим: маги были жрецами, которые служили ИНЫМ богам, и все, что связано с их деятельностью, последовательно осуждалось в границах очерченного библейской сакральностью круга. Ужасные демоны, общение с которыми приписывает магам народная молва, на самом деле лишь ИНЫЕ боги, и это несложно понять, если мы хотя бы бегло проследим этимологию их демонических имен: Астарта – Астарот, Аполлон – Абаддон, Вельзевул – Баал Зебуб.

Примитивное сознание по определению не может воспринять иное как сложносоставное. Иное – это всегда либо нечто безусловно враждебное (отсюда образ Мага как мошенника или «черного мага»), либо идеализируемое и романтизируемое (отсюда «гэндальфизация» Мага). Поэтому от прямого познания ускользает сама суть архетипа Мага, ключевое свойство которого в том, что в нем добро и зло, свет и тьма оказываются неразрывно спаяны.

Традиционное средневековое изображение мага – волшебник, стоящий в круге и призывающий демона. И вторым эталонным образом мага в нашей культуре, который мы рассмотрим, будет Фауст. Все мы читали вечную трагедию Гёте, однако не многие подозревают, что «