Так что забыть про ряженку и витаминчики для мамы Татьяна никак не могла, как не могла не вспоминать командировочного архитектора.

«Как уж там его зовут? Александр Михайлович. У меня отчество тоже Александровна, значит, есть у нас с ним что-то общее», – сделала странный вывод Татьяна.

В квартиру она зашла нагруженная пакетами из продуктового, измотанная маршруткой и магазином. Жара всегда давалась ей нелегко.

– Я дома, – крикнула Татьяна, сбрасывая ненавистные босоножки, ремешки которых впивались ей всю дорогу в лодыжки. Она выдохнула и пошевелила пальцами, когда голые ступни коснулись прохладного пола. Босая прошлепала на кухню разгружать пакеты.

– Куда без тапочек? Иди, надень, застудишься, – привычно проворчала мать, по касательной целуя дочку в висок.

– Ноги болят, потом, – как всегда уклончиво ответила Таня, хотя ей совершенно не хотелось в такую жару обуваться.

– Вот вечно у тебя «потом». Что купила? – заглядывая в пакет, поинтересовалась Елена Степановна.

– Ничего особенного, курицу, масла немного сливочного.

– Ты же знаешь, мне нельзя масло, там холестерин.

– Что-то захотелось масла.

– Тебе тоже нельзя, там холестерин, – упрямо поджала губы мать.

– Мама, ну чего ты, я совсем немножко, – дружелюбно и виновато прошептала Татьяна.

– Вечно ты неизвестно на что деньги тратишь.

Татьяна продолжала выгружать покупки. На столе появился небольшой кусочек сыра.

– Что за сыр такой?

– Масдаам, – опять виновато проговорила дочь и даже попыталась быстрее убрать его с глаз долой, накрыв упаковкой макарон.

– Таня, зачем? Это дорого. Надо покупать российский или в крайнем случае голландский. Ты что, миллионерша со своей зарплатой лаборантки?

– Мама, но я сама заработала, от 150 граммов приличного сыра в месяц ничего не случится. И вообще, хватит контролировать, куда я трачу заработанные деньги. В прошлом месяце ты меня съела за то, что я себе помаду на распродаже купила, теперь вот сыр. Сколько можно?

– Кто тебя научит, если не мать, как жить нужно, – недовольно фыркнула Елена Степановна и гордо вышла из кухни.

– Мама, постой, не обижайся, – кинулась за ней дочь, – я тебе свежую ряженку купила, как ты просила.

– Мне ряженку, а себе – сыр, неблагодарная ты, – кинула через плечо пенсионерка.

Таня печально вздохнула: она привыкла к таким диалогам и, наученная горьким опытом, знала, что лучше во время замолчать, тогда ссора сходит на нет, и уже утром они общаются так, как будто вечером никаких упреков не было. Ну а сейчас следовало успокоиться, спрятать покупки в холодильник и пойти умыться. Мама накроет ужин, и они поедят в молчании, зато вместе. Обе не могли друг без друга, но и вместе им было душно.

Так произошло и на этот раз. Татьяна пришла на кухню через полчаса в халате и тапочках (ради мамы). На столе уже стояли тарелки, и даже был нарезан этот самый злополучный масдаам (ради дочери). Они сели друг напротив друга и начали молча есть гречку. Но сегодня провести ужин в безопасном молчании что-то не удавалось.

– Мама, прости меня, пожалуйста, я больше не буду, – 35-летняя Татьяна говорила так, словно ходила в первый класс.

– Что не будешь? – наставительно произнесла Елена Степановна.

– Не буду тратить деньги на всякую ненужную ерунду.

Мать сделала паузу, а потом веско произнесла, взмахнув ложкой, словно дирижируя ссорой:

– Я прощаю тебя.

Дочь с облегчением, как в детстве, вздохнула. Одна мысль не давала ей покоя. Татьяна привыкла делиться с матерью всем, что случалось с ней за день. Язык чесался рассказать о командировочном архитекторе, который пришел в лабораторию. Она уже пару раз даже набирала воздуха в легкие, но слова застревали в горле.