Когда Борисыч, Миша и Ипатов появились в переговорной, мы с Танечкой уже заканчивали раскладывать распечатанные экземпляры договоров. Танечка сразу бросилась под ноги шефу, фонтанируя энергией и на ходу отчитываясь о внесенных правках. Слушая переводчицу, шеф хмуро меня оглядел. И я почувствовала себя неуютно.

Еще позавчера апельсиновое чудо дизайнерского искусства обтягивало меня как перчатка. А сегодня в бедрах неожиданно обозначился запас в пару сантиметров. Юбка еще не висела на мне, как на вешалке. Но и вид уже был не тот. Я стремительно теряла в весе. И шеф, кажется, это заметил. А может, просто все мои усилия по сокрытию следов тяжелой ночки не увенчались успехом. И сейчас Борисыч пытался решить, выдержу ли я переговоры.

Не знаю, чем бы в итоге закончились эти смотрины, если бы в этот момент не распахнулись входные двери, впуская в переговорную уже пришедших итальянцев. Я украдкой покосилась на часы. Нервничают наши потенциальные партнеры, раз явились почти на тридцать минут раньше. Или просто пытаются таким нехитрым способом деморализовать нас. Я положила возле Миши последний распечатанный экземпляр и выпрямилась, готовясь приветствовать будущих партнеров по бизнесу.

И тотчас же почувствовала, как положенная по протоколу улыбка судорогой сводит мое лицо, насмерть примерзая к губам. Нет! Этого просто не может быть! Я все еще сплю, и вижу сон. Кошмарный сон. И мне нужно срочно проснуться. Ну не может мироздание быть настолько жестоким!

Прямо на меня, словно в замедленной съемке, шел и что-то тихо говорил мрачному и злому Бруно на ухо… Алекс.

Переговорная, словно взбесившись, завертелась вокруг меня жуткой каруселью.

8. Глава 8

Несколько мгновений, показавшихся мне вечностью, я пыталась устоять на ногах и взять себя в руки. Ну кто там утверждал, что планета Земля большая? Чушь! Маленькая она. Бесконечно маленькая.

Наконец, переговорная прекратила свою бешеную свистопляску вокруг меня. Положив последний экземпляр нового договора на положенное ему место, я поймала на себе хмурый взгляд Борисыча. Он заметил, в каком состоянии я нахожусь. Но промолчал. Первая заповедь шефа: противник не должен знать, на сколько мы слабы.

Наконец все расселись. И сын Джузеппе, имя которого опять вылетело у меня из головы, равнодушным голосом, словно он от всего смертельно устал, приветствовал нас. А затем и представил Алекса. Как Александра Дюваля. И все. Ни занимаемой должности. Ни за что отвечает. Ни почему тут присутствует. Впрочем, о последнем все сразу догадались, когда итальянец все так же бесцветно пояснил, что его отец находится в больнице после сердечного приступа. Состояние тяжелое, врачи разводят руками, и бла-бла-бла. Мы все прониклись. Особенно после того, как нам сообщили, что Джузеппе Диарелли требует заключения контракта, находясь чуть ли не на смертном одре.

Поймав себя на такой циничной мысли, я с трудом удержалась от того, чтобы не поморщится. Не мне судить Диарелли. Каждый сам кузнец своего счастья. И несчастья тоже.

Пока я разбиралась со своим изменившимся мировоззрением, переговоры начались. Каждый практически бесшумно пододвинул к себе новый экземпляр договора. Все углубились в чтение. А я мысленно надавала себе оплеух. Что-то я совсем раскисла. И позволяю мыслям гулять непонятно где во время важных переговоров. А я пока еще работаю на корпорацию.

Мне и Танечке читать не было нужды. Этот документ составляли мы. С учетом всех пожеланий итальянской стороны. Не факт, что именно эту бумагу в итоге подпишут Борисыч и итальянцы. Но вот ее содержание я знаю почти как отче наш.