– Хах, но я историк, а не священник. Я знаю факты и руководствуюсь фактами, а о Темной Эпохе ходят только легенды и сказания, в которых правда прочно переплелась с откровенным бредом. Не лучше ли спросить о тех временах старейшину Максимилиана, или, если вам претит сама церковь Одиннадцати, то не больше ли расскажут пророки Лиссе, коих в последнее время, к стати, особенно много?

– Нет, мастер, я хочу получить ответы от вас. – Он взглянул в глаза старика. – Говорят, вы изучали древние свитки еще в юности, но также говорят, что память ваша подобна граниту, и хранит все, некогда вами прочитанное, из-за чего вас – простолюдина и выбрали летописцем при Великом Джарлене. Это правда?

– Ну, на память я не жаловался никогда.

– Вот и отлично, – Ликард ухмыльнулся – тогда просто расскажите мне о тех сказаниях. Расскажите обо всем, что связанно с Лиссе.

– Хорошо, – старик откинулся в своем кресле еще сильнее, теперь он доставал до края своего стола только кончиками пальцев. – Я расскажу все, о чем знаю, ведь это часть моей работы – просветлять жаждущие древних знаний умы. Но помните, лорд Ликард, желаемых вами ответов вы можете не получить.

– Меня не интересуют желания, даже мои желания не важны. Мне просто нужно хоть приблизительно знать то, что было на самом деле!

– Начнем тогда, – старик повернул голову к голубятникам, – вон там есть стул, возьмите его, общий пересказ легенд о Лиссе и времени Смелака будет длительным. Вам лучше присесть.

В Остонте наступила ночь. С закатом потихоньку стих обычный шум набитых людьми улиц, погас огонь тысячи свечей в большом храме на юге города, погас свет в огромном замке короля Джарлена. Только бордели, да еще некоторые городские таверны не замерли вместе с городом под покровом этой ночи. Здесь жизнь только начиналась.

Хозяин одной из таких таверн по имени Гульвист как раз сидел в своем кабинете и подсчитывал прибыль за последний месяц. Он был старым человеком, на его голове остались только редкие жирные пряди длинных седых волос, сухие морщинистые губы обрамляли седые усы, на подбородке красовалась негустая седая борода. Глаза у Гульвиста были карие, но старость делала их несколько замутненными, так что природный цвет можно было различить далеко не сразу. Весь лоб, скулы и щеки покрывали десятки глубоких морщин. В целом зрелище собой Гульвист являл не самое приятное.

Гульвист сидел за красивым деревянным столом с резьбой, в своей личной комнате на втором этаже таверны. Снизу доносились крики, звуки песен, стоны и невероятно много ругани. Тем не менее, весь этот шум не мешал хозяину Гульвисту подсчитывать прибыль, склонившись над несколькими развернутыми пергаментами и изучая выведенные на них каракули в свете одной единственной свечи. Даже здоровый молодой глаз вряд ли смог бы разобрать написанное при таком скудном освещении, но Гульвисту это каким-то образом удавалось. Своим длинным сухим пальцем с нестриженым желтым ногтем он водил по пергаменту слева направо и постоянно бубнил себе что-то под нос, время от времени записывая какие-то цифры в пустой пергамент. Делал он это до тех пор, пока пергамент не заканчивался, потом брал новый свиток, и вновь начинал писать. Видимо ему надо было действительно много пересчитать.

Комната, в которой сидел Гульвист, могла называться не только его кабинетом, но и спальней, так как возле письменного стола стояла простая кровать с соломенным матрасом. Большой шкаф с обратной стороны комнаты довершал ее интерьер. В остальном комната состояла из деревянных брусчатых стен, деревянных же дверей и небольшого окна над столом, прямо за спиной хозяина таверны.