*

*

Я стоял в коридоре, разглядывал в зеркале повышенную небритость. На допрос к Крысько я не брился: пусть знает, с какой высокой горки я хотел на него плевать.

За дверью зашаркали подошвы. Звякнул звонок. Я открыл дверь через миг после звонка. Гость отпрянул, словно открыть должен не я с модной щетиной, а добрая фея с реверансом.

Я улыбнулся.

– Что, такой страшный?

Бледный мужик, больше похожий на тень, чем на человека, мотнул головой. Я думал, от столь энергичного рывка лобастая голова с тощей шеи свернётся, не в силах остановиться. Я ошибся. Голова воротилась на место, даже заговорила.

– Не ожидал, что вы откроете так быстро. Я – отец Толика. Игорь Михайлович.

– У меня знакомых Толиков полгорода.

– Парень, которого вы спасли вчера – Толик.

– Заходите. Тапочки для гостей красные.

Я посторонился, впустил гостя. Михалыч потоптался у двери, глянул на красные шлёпанцы, замялся.

– Эээ…

– Великоваты? Для гостей только сорок пятый, уж извините.

– Я… Простите, у меня грибок.

– Хм. Тогда проходите в своих.

Михалыч сунул руку в карман.

– Вот, возьмите. Спасибо ведь на хлеб не намажешь.

Михалыч протянул конверт.

– Здесь – тысяча долларов.

Я отмахнулся.

– Оставьте деньги себе. Так в коридоре стоять и будем? Чай, кофе?

– Но я на минутку… Давайте чай.

– Проходите в комнату, выбирайте кресло.

Михалыч шагнул в комнату, остановился.

– Но здесь кресло только одно.

– Вот его и выбирайте.

Михалыч уселся, я отправился за чаем. Когда вернулся с полными чашками, от ароматов чуть не провалился в коматоз. Вонь от ног гостя застряла в моём носу смердящей пробкой. Хорошо, что Михалыч остался в своих туфлях.

Я подал чай Михалычу, свою чашку поставил на подоконник, подальше от ароматов гостя, остался у окна. Михалыч положил конверт на журнальный столик.

– Я принёс эти деньги в благодарность. Вы спасли мне сына. Не отказывайтесь.

– На ваше спасибо получите моё пожалуйста. Деньги заберите. Вы уж извините, но, судя по вашему виду, лишняя копейка вам не помешает.

Присыпать крошками такта моё мнение о внешности гостя – Михалыч выглядел ходячим трупом – я постарался, как мог.

Михалыч усмехнулся. Не усмешка, а гримаса мертвеца из ужастика.

– Да уж, молодцом не выгляжу. У меня рак крови. Врачи обещают ещё годика три от силы.

– И вы несёте деньги мне?! Потратьте их на лекарства. Насколько я знаю, онкология – вещь дорогая. Ваши таблетки дороже бриликов.

Михалыч кивнул, подул на чай, пригубил.

– Затраты глупые. Сколько денег на пилюли не трать, а результат один. Плюс-минус полгода…

– И всё же протянуть полгода…

– Протянуть? Хочу жить, а не тянуть. Лекарства я уже давно не покупаю. Эффект нулевой, а денег уходит море. Теперь всё трачу на сына. Моя песенка спета, а он только начинает жить. Ему деньги нужнее.

Я указал взглядом на конверт.

– Откуда деньжищи?

– Скинулись депутаты. Только что. По тысяче каждый. Хотят, чтобы сын заявление забрал.

Значит, Крысько сообщил нанимателям о провале. Кукловоды натравили на меня Крысько для проверки: если я сдамся, тогда и платить очкарику не понадобится. Не срослось.

Я пожал плечами, отхлебнул чаю.

– Теперь вашему сыну останутся хотя бы деньги.

– Вы даже не представляете, как у меня на душе противно! Творят, гады, что захотят! А нам остаётся или терпеть, или валяться с переломанными рёбрами в больнице.

– Или не ходить по тёмным закоулкам, где шляются недоразвитые деточки.

– Деточки? Им по восемнадцать.

– Что ваш Толик делал в парке?

– Просто гулял.

– Я его раньше не видел. Гуляю там не один год.

– Так он вчера вышел в первый раз.

– Везунчик. Как вы меня нашли?

– Ваш адрес мне дал посредник, чтобы я уговорил вас не подавать своё заявление.