В полутёмном зале кондиционер охлаждал сигаретный дым вперемешку с парами водки и пива, из колонок вполовину громкости хрипел блатняк, над барменом на метровом плазменном экране не в такт блатняку извивались полуголые бедристые негритянки.

Забитый зал единым движением повернул головы ко мне. У кого получилось, тот сфокусировал взгляд на моём лице, остальные вернулись к созерцанию рюмок, стаканов и пьяных соседей.

Знакомого во мне признала только одна пара глаз. Через мгновение вторая пара глаз проследила за тем, куда смотрит первая, навела резкость на моём силуэте.

Ромка – самый толстый тарантина и сынуля депутата Маслины – взглядом сверлил во мне дырки почище перфоратора. Смазливая худенькая мартышка, что сидела у Ромки на коленях, переводила взгляд с ромкиной злой морды на мою ангельскую улыбку. Ромкину злобу и мою улыбку мартышкин разум состыковать не мог, отчего лицо девчонки выглядело придурковатым.

Когда я подошёл, Ромка напыжился. Я сел за столик, убрал улыбку.

– Юноша, вы теперь на улице не сидите?

– Там придурошные очкарики слепят из-за кустов лазерными указками.

– Вы говорите о тех кустах, что вокруг вашей летней площадки?

– Именно. Мы тогда сидели на улице.

– Неужели сын самого Маслины отдыхает возле общего горшка? Там же вонище – смерть! Насчёт очкарика с указкой вы переборщили, ведь в тех кустах от вонищи угоришь.

– Он угорел? Нет. Значит, тогда не воняло. Хотите – верьте, хотите – нет. Он слепил нас три дня, и точка!

Ромка открыл бутылку пива, присосался на треть литра, отставил пустую тару, закончил отрыжкой.

– Первые два дня мы просто кидали в кусты камни. А потом он нас достал.

Мартышка, что сидела на ромкиных коленях, скользнула по мне взглядом в стиле “валил бы ты отсюда, а не то нарвёшься”.

Я запустил на мобильнике видео, где очкарика рихтуют в подъезде, протянул трубку Ромке.

– Взгляните. Кино знакомо?

Ромка бросил на экран мобильника беглый взгляд, заёрзал на стуле. Затем шепнул на ухо подружке, чтобы уматывала. Шепнул так, что услышал я и ещё пара столиков. Мартышка умотала без слов. Ромка провёл её взглядом, посмотрел на меня.

– Ваше кино я вижу впервые. Ни я, ни мои друзья к очкарику не прикасались. Так что он может слепить нас лазерными указками, а мы будем только отворачиваться.

– Опять указки?

– Это правда.

– Я знаю, что свежими синяками очкарик обязан вашей троице. Кто-то из вас – или все трое – был там, в подъезде, и записал вечеринку на камеру мобильника.

– После того, что вы с нами сделали в парке, мы полезли бить этого доходягу?! Мы идиоты?

– Да. Иначе зачем записывать, как били очкарика?

– Зачем кому-то из нас торчать в каком-то подъезде, и снимать на трубку какую-то драку? Зачем нам светиться?

– Значит, вы дали свою трубку тем, кого наняли.

– Зачем нам давать свою мобилку? Мы могли бы заказать, чтобы нам сняли видео на трубку тех, кого мы наняли, разве не так?

Я указал взглядом на мобильник Ромки. Сказал, что в трубке Ромки не просто камера, а суперкамера. Снимает без помех, в высоком разрешении. Такой камерой можно снять лицо очкарика с чёткостью до прыщика, держа в кадре драку целиком.

Таких крутых мобильников во всём Андрееве раз, два, и обчёлся. У тех, кому тарантины заказали съёмки, наверняка трубки простые, с таким качеством видео, что на записи не отличишь слона от дирижабля. А тут надо снимать не улитку, а драку, где движения быстрые. Для таких съёмок нужна камера такого же высокого качества, как в архидорогом мобильнике Ромки.

Ромка икнул.

– Нас там не было!

– Это вы скажете на очной ставке.

– На вашей записи те, кто бил очкарика, в масках. Как он кого-то узнает?