– Дафроза, а это Оливия Каремера, моя соседка по комнате. Она тоже из Руанды! – торжественно провозгласила она, словно вытянула козырную карту в финале игры.
Все в комнате с любопытством уставились на Оливию, как будто только сейчас увидели ее впервые, а она не сводила глаз с лица Дафрозы. В расширившихся зрачках новенькой чернотой плескались страх и смятение, а губы беззвучно выдохнули слово, которое Оливия не слышала уже несколько лет. И оно погребальным колоколом зазвенело в ее ушах. Этого краткого мига было достаточно, чтобы понять: подругами им не стать никогда.
«Инъези». Таракан. Грязное, презираемое насекомое. Так вооруженные головорезы, выступающие за установление главенства хуту, называли тутси – всех без разбора. И считали, что поступать с ними надо так же, как с насекомыми, – изловить, прихлопнуть, раздавить без всякой жалости и вымести поганой метлой – прочь, прочь!
С той первой встречи и началась между ними необъявленная холодная война, которая продолжалась вот уже несколько лет, то затихая, то разгораясь вновь. Дафроза, как опытный полководец, считала, что на войне нет запрещенных приемов. Чтобы склонить девочек на свою сторону, она задабривала их запретными сладостями и разной дребеденью, пока не окружила себя плотным кольцом подружек.
Оливия же словно и вовсе не замечала военных маневров, полагая, что, если ей хватит выдержки уклониться от прямого конфликта, со временем все сгладится и забудется. Она ошиблась. Не проходило и дня, чтобы какая-нибудь из подружек Дафрозы не устроила очередную мелкую пакость: толкнула локтем, когда Оливия шла в столовой с подносом, бросила в портфель мокрую губку, которой учитель стирал мел с доски, или заперла в кабинке туалета. Она молча сносила эти выходки и только выше вскидывала подбородок и плотнее сжимала губы.
– Ума не приложу, почему ты недолюбливаешь Дафрозу? – недоуменно спросила ее как-то Лаура, разглядывая свое отражение в карманном зеркальце. – Смотри, какой суперский чокер она мне подарила. И вообще, она классная – веселая и не задирает нос, как некоторые.
– Она… Она лгунья.
Не стоило тратить силы на то, чтобы втолковать Лауре, чье детство прошло в благополучном до зевоты пригороде Монреаля, как зародилась кровная вражда между хуту и тутси. Которая за считаные месяцы унесла жизни миллиона руандийцев, а скольких еще вынудила сорваться с земли предков, оборвать корни и жить на чужбине – без родного языка, без семьи, друзей, без памяти, без прошлого.
«Колонизаторы утверждали, что Руанда-Урунди – страна закоренелых лжецов. Но знали ли они, что значит жить в постоянном страхе? “У белых есть ружья, деньги и законы, а у черных – только потаенные мысли. Человек, который говорит все, что есть на уме, прилюдно обнажается, а голый человек слаб и уязвим”, – так говорила Старая Элоди.
Тутси умеют хранить тайны. Нас с детства приучают помалкивать. В Стране тысячи холмов это полезный навык для тех, кто дорожит жизнью».
Оливии было семь, когда она впервые услышала за спиной уродливое, извивающееся, словно многоножка, слово – инъези, – которое злобно бросил ей вслед оборванный забулдыга. Она прибежала к отцу, растерянная, заплаканная. Он усадил ее на колено, гладил по голове и долго молчал.
– Почему он так сказал, папа? Я ведь не сделала ничего плохого! – допытывалась Оливия.
– Тут нет твоей вины. Этот человек болен. В его сердце поселилась черная злоба. И она мучает, изматывает, грызет его душу. Он считает, что судьба обошлась с ним несправедливо. Всегда гораздо проще обвинить в своих неудачах кого-то другого. Иначе придется признать, что твоя жизнь катится под откос вовсе не по злой воле рока, а потому, что ты не трудился в поте лица, не получил образования и лишь трусливо искал утешения на дне бутылки. Ну все, беги.