– Ота! Ота! Где ты, паршивка? Опять дрыхнешь в тёмном уголку? Козы не доены, а она прохлаждается.

Ота, вздохнув, поднялась и пошла на зов. Свекровь у неё бранчливая и беспокойная. Сама работает, со свету и до темна, и другим спуску не даёт. Хорошо хоть в себя пришла. А то ведь, когда она, Ота, родила безымянного, целую смену за свекровь переживали. Думали, за черту уйдёт. Не разговаривала ни с кем, плакала целыми днями. Это Старая то Жана? Хозяйство забросила, торговлю тоже.

Пришлось Оте самой на рынке стоять. Ничего, научилась, привыкла. С соседками по прилавку познакомилась. Весёлые девушки. Шутили, отвлекали Оту от тягостных мыслей. Научили, как мясо правильно на прилавке раскладывать. Ота привыкла вставать раньше птиц и готовить еду для всех, на весь день.

Правда, всех-то – муж, свекровь, да она сама. Никого больше. Отины родители умерли рано. Мать – когда её, Оту, рожала. Первую и последнюю свою дочь. А отца загрызли дикие псы. Восемь оборотов назад это было. Оте тогда, только-только, десять исполнилось. А у мужа отец тоже умер, и брат пропал в большой экспедиции. Вот и остались они втроём. Хотя теперь уже не втроём. А там, Звезда поможет, и ещё дети будут.

– Ота! Ота! – надрывалась свекровь.

– Да иду я, иду. Вот ведь подождать не может.

– Я-то могу, козы не могут.

– Так ведь рано ещё. Они только вечером при…

Ота осеклась, заметив, что вечер давно уже наступил и во дворе толпятся козы.

– Проспала весь день, лентяйка паршивая. Что ты по ночам делаешь? С мужем милуешься? Кому теперь ваши милованья нужны? Пустотелые. Чего глаза вылупила? Губами хлопаешь? Ответить нечем? Вот и займись козами, неча на меня таращиться. Дырку не просмотришь.

Старая Жана умела и любила ругаться. И повода не надо, сама найдёт, а то и придумает. Но эта её ругань давно стала привычной и воспринималась как, само собой, разумеющееся. И Ота спокойно могла и промолчать, но тогда Жана обязательно бы обиделась. На то, что её, старую, уже никто и замечать не хочет.

– Это мне то нечем? – Ота подпёрла бок кулачком.

Она была достойной невесткой своей свекрови.

– Я тебе отвечу! Я тебе так отвечу! Чего разоралась? Соседей давно не радовала? Это я то пустотелая? – Завела было Ота, но тут же осеклась. Никто не должен знать.

– Я-то пустотелая, но и твой сын тоже. И неча меня одну попрекать. Детей у нас не будет? Так для чего же мне ломаться, с утра до вечера? Завтра же всех коз на убой сведу. Мне и одной хватит.

Ота посмотрела на оторопевшую свекровь, развернулась и, вихляя пухлым задом, прошла в дом. Она и впрямь могла избавиться от коз и не мучиться по утрам и вечерам, с постылой дойкой. Стадо принадлежало ей, а пока нет общих детей, семья мужа не имеет права распоряжаться её приданным. Но это пока нет детей. А Он уже был!

Ота присела над очагом. Надо разогреть еду, приготовленную утром. Она погрузила пальцы в остывшие угли, отыскивая непогасший уголёк.

– Ота, милая.

В проёме стоял муж, тёмный от усталости и пыли.

– Ота, ты и вправду решила продать коз?

По его тону нельзя было понять, как он к этому относиться.

– А как бы тебе хотелось?

– Не знаю. Мне всё равно. Я устал бегать за ними, но чем-то надо заниматься.

– Мне всё равно. – Повторил он и неожиданно спросил: – Ты хочешь уйти?

Оту будто кулаком в грудь толкнули.

– Лил, милый!

Потянулась к нему и уже рот открыла, чтобы сказать. Нельзя! Ещё нельзя. Он всё узнает, потом, когда будет можно. А пока нельзя. Проклятые Чёрные колдуны. Это они испортили её первого ребёнка. Она, идиотка, слишком рано сказала мужу о беременности, и они услыхали. Почему Корм не уничтожит их? Почему Звезда не выжжет им глаза?