Когда пропала Супруга и Корм от горя почти ушёл за черту, именно Эйслет постоянно был рядом с ним. Ни на миг его не покидая, он что-то говорил и говорил, пока его слова не стали понемногу доходить до Корма.

Именно Эйслет привёл его в чувство и помог найти силы, чтобы жить дальше. Эйслет сказал, что Илиеона не могла просто так уйти и бросить его, Корма и их маленькую дочь. Она обязательно вернётся. Надо только дождаться.

С тех пор Корм ждал. А Эйслет был рядом. Сочинял запутанные, как нить неумелой пряхи, рифмы, рисовал никому не понятные картины, рассказывал урам свои сны, а по вечерам уходил за город смотреть на закат.

Однажды Корм спросил, не скучно ли ему каждый раз глядеть на одно и то же? Да ещё ходить в такую даль. Как будто в Городе не видно заката. Эйслет ничего не ответил, а вечером позвал с собой.

По дороге Корму не раз хотелось плюнуть и вернуться обратно, но стоило ему ступить на край небольшой площадки под сосной, и он забыл и узкую тропку, заросшую колючками, и лужицы грязи в низинках, и ветки, то и дело норовившие ткнуть именно в глаз.

Цветущий луг под высокой скалой был обрамлен тёмными елями. На дальнем краю луга разлилось озеро, названия у которого не было. И в этом безымянном озере тонули розовые облака.

– Они же белые должны быть. – Пробормотал Корм.

– Кто?

– Облака. Почему они розовые?

Корм посмотрел на Эйслета. Тот уже уселся на самый краешек площадки, болтал ногами, жмурился и счастливо улыбался.

– О, приятель, это ещё что. Они тут и сиреневые бывают, и зелёные, и вообще какие хочешь. Пару раз даже радужные видел. Ты не суетись. Садись рядышком и дыши глубже.

Эйслет похлопал ладонью по толстому слою хвои. Корм так и поступил. И не пожалел. Под ветвями сосны так легко дышалось. И на душе становилось спокойно. Боль, ставшая вечной спутницей Корма, уходила из груди и, превращаясь в облачко, улетала куда-то далеко.

И Корму стали необходимы эти прогулки с другом, эти закаты, это молчание вдвоём. И однажды, вытянувшись на мягкой хвое и глядя на новый, обычно необычный закат, Корм неожиданно подумал о том, что жизнь такая короткая штука. Сколько ни живи, все равно будет мало. Мало для того, чтобы увидеть то, что надо увидеть. Мало для того, чтобы узнать то, что нужно узнать. И как мало времени дано на то, чтобы сказать своим любимым о том, что ты их любишь. Просто сказать. А ведь это так просто, пока любимые рядом. Корм приподнялся на локтях и посмотрел на друга.

– Эйслет, ты не помнишь, я когда-нибудь говорил Илиеоне о том, что люблю её?

– Постоянно.

– Как… постоянно?

– Ну, не голосом говорил, понятное дело. Глазами, жестами.

Эйслет пожал свободным плечом. Правым. На левое он опирался, полулежа на боку и свесив ноги над обрывом. Его любимая поза. Корму же больше нравилось лежать головой к обрыву, подперев подбородок кулаками. Так он чувствовал себя увереннее. Он и не подозревал раньше, что боится высоты.

– Те, кто находился рядом, даже чувствовали себя неловко.

– Почему? – Удивился Корм.

– Мне лично в такие мгновения хотелось стать невидимым или вообще исчезнуть.

Эйслет сорвал травинку, оборвал короткие сухие листочки и сунул стебелёк в рот.

– А как ты думаешь, ей понравился бы древний рисунок?

– Я думаю, очень. Кстати, о рисунке. Знаешь, что там изображено.

Эйслет вытащил стебелёк изо рта и направил его на Корма, зажав пальцами, будто крохотную рапиру.

– И что же?

– Я бы предложил тебе угадать, но это невозможно. Это жилище.

Глядя на изумлённое лицо Корма, Эйслет расхохотался и опрокинулся на спину.

– Я же сказал, тебе никогда не догадаться.

– А с чего ты взял, что это жилище?