После трех стадий и 30-ти минут интенсивной и изматывающей активности, сопровождаемой громкой музыкой, голос на аудиозаписи неожиданно объявил: «Стоп!» Мы замерли в тех позах, в которых оказались, не двигая ни единым мускулом. Теперь, согласно инструкциям, мы должны были просто «наблюдать», или, не открывая глаз, замечать все, что происходит. Стук пульса в ушах, звук дыхания, постепенно замедлявшегося по мере того, как мы приходили в себя после такой нагрузки, пот, струйками стекавший по телу, мысли, проносившиеся в мозгу. Эта стадия тишины продолжалась 15 минут.

Заключительная стадия, длинной также в 15 минут, была танцем и празднованием.

Как вы уже могли догадаться, наибольшее впечатление в Динамической медитации на меня произвело то, что в ней содержались те же самые важнейшие ингредиенты, что и в формуле оргазма Райха: интенсивное накопление энергетического заряда в теле, следующие за ним разрядка и расслабление.

У меня не было ясности относительно аспекта медитации в этой технике – ведь я была еще совершенно «сырой», чтобы уловить все детали восточного представления о внутреннем опыте. Но мне очень понравилось оживляющее действие, которое оказала на меня Динамика[2], а также то, насколько хорошо и расслабленно я чувствовала себя после.

Так началось мое влечение к обучающим методам Раджниша, который позднее стал известен как Ошо. И хотя тогда я ни о чем таком не догадывалась, это было также и началом постепенного слияния моей райхианской практики с путем Тантры.

Но в данный момент, пройдя вместе со мной через описание мощной неорайхианской сессии с Эрикой Келли и напряженного часа Динамики, вы, возможно, хотите узнать: зачем нужно так много усилий? Зачем все это пыхтение и сопение, дыхание, напряжение, эмоциональные потоки слез и гнева? Действительно ли нам нужно проходить через все это, чтобы чувствовать себя счастливыми, живыми, чувственными, оргазмическими и расслабленными?

Я боюсь, что краткий ответ будет: «Да».

Причины этого станут ясными в следующей главе.

Вдетстве я была очень экспрессивным ребенком и, как и большинство других маленьких девочек, которые росли в так называемых «нормальных» семьях, любила своего папу. В те ранние, формирующие характер годы, папа был главным человеком в моей жизни. Иногда мне очень хотелось, чтобы он обнял меня, иногда я тянулась или прикасалась к нему в простом детском стремлении ощутить тепло, близость и уверенность, которые может дать отец. Но бóльшую часть времени – а точнее, почти всегда – он держал меня на некотором расстоянии. Это ощущалось мной как отвержение.

Я не знаю, почему он так делал. Я знаю, что он заботился обо мне и старался быть хорошим отцом. Может быть, он боялся, что моя мать или сестры будут ревновать. Либо боялся собственных эмоций, стеснялся показывать свою любовь, опасаясь того, что об этом могут подумать другие. Возможно, он боялся почувствовать себя сексуальным, катая меня верхом.

Трудно узнать, что было у него в голове. Однако позднее, после той первой сессии с Эрикой Келли, по мере того как я глубже погружалась в свою собственную терапию и исследовала скрытые части моей психики, я начала вспоминать многие моменты тоски, разочарования и ощущения отвергнутости, связанные с отцом и моим стремлением к близости с ним. Я вспомнила также и то, как намеренно запрещала себе испытывать такого рода чувства, чтобы не ощущать боли, чтобы не показываться. Я нашла способ справляться с ними и защититься от боли.

Физически это проявлялось как сжатие в горле, будто бы я проглатывала свой собственный голос, а также как попытки сдержать себя, напрягая определенные группы мышц в теле, особенно в области диафрагмы и солнечного сплетения. В этом случае все становилось более контролируемым и управляемым; я словно придавала выражению своих чувств ту форму, которая была приемлема и для меня, и для моих родителей.