Затем Ошо в более общих словах говорил со мной о важности оргазма для роста человека: до тех пор, пока он не начинает получать оргазм, он не может полностью раскрыть свой потенциал – не только в сексуальности, но и в других измерениях жизни, поскольку оргазм выводит человека за пределы и дает проблеск чего-то большего, чем его обычное «Я».

Помню еще одно значимое переживание, которое случилось со мной во время этих ранних даршанов. Однажды вечером я сидела на даршане в группе восьми человек, как вдруг один молодой мужчина начал играть на гитаре музыку для Ошо. Это было необычно. Как правило, никто не делал ничего подобного. Но он попросил об этом Мукту с такой искренностью и убежденностью: «Все, чего я хочу, это спеть песню для Ошо», что ему предоставили такую возможность.

Уже не помню, какую именно музыку он играл. Помню, что я просто закрыла глаза, стала слушать музыку и ощутила, что мои органы чувств раскрываются на более высоком уровне восприимчивости, который мне был до сих пор незнаком. Я позволила музыке захватить меня на сто процентов, и тогда двери моего восприятия распахнулись, особенно двери слуха. Я почувствовала, что становлюсь одним целым с музыкой, с ночными птицами, щебечущими в саду, с пением сверчков и кваканьем лягушек, со всеми звуками, которые отзываются эхом в чувственной жаре индийской ночи. Я чувствовала, как моя кожа наслаждается нежным прикосновением легкого ветерка, проносящегося через веранду; я ощущала едва уловимый запах «королевы ночи» – цветка жасмина – где-то вдалеке; я осознавала также, что эта возросшая чувствительность погружает меня внутрь на какой-то более глубокий уровень. Это было удивительно, потому что меня воспитывали, внушая религиозную идею, что физические чувства – это опасное искушение, способ потерять себя во внешнем удовольствии, а не бесценные ворота, которые ведут человека глубоко внутрь, в медитацию.

Затем я ощутила, как мощный поток энергии, похожий на луч прожектора, заиграл на моем лице и теле. Я открыла глаза и увидела, что Ошо смотрит на меня в упор своими огромными пугающими глазами.

«Нет, это невозможно», – подумала я и немедленно снова закрыла глаза, погружаясь внутрь, в звуки, ласкающие мои органы чувств. Затем я снова почувствовала луч прожектора – на этот раз он был еще сильнее, – открыла глаза и снова увидела, что он смотрит на меня. Тогда я подумала: «Раз он смотрит на меня, мне придется смотреть на него». Поэтому я больше не стала закрывать глаза.

Тогда он сказал: «Рада, вставай и танцуй». С моей стороны не было ни «да», ни «нет», ни чего-либо в промежутке. Я просто заметила, что встаю и начинаю танцевать, прямо на веранде, превращаясь в танец, двигаясь с танцем, тотально погружаясь в танец, пока полностью не исчезаю в музыке, в звуках, в ощущениях, в чувствовании. Затем я осознала, что из глубины живота поднимается смех – я смеюсь, смеюсь и смеюсь, сама не зная почему, с восхитительным ощущением пробуждения, с ощущением абсолютной «правильности», с ощущением, что я вернулась домой. Потом я просто кружилась, кружилась, кружилась, пока в прострации не упала на пол к ногам Ошо.

Полагаю, мне простительно было думать, что этим блаженным переживанием завершилась моя инициация. Но мне предстояло сделать еще один шаг. Я уже влюбилась в тантрического мастера. Теперь мне предстояло влюбиться в тантрическое ви́дение жизни.

Многим из нас трудно прикасаться к собственному телу с любовью. Это удивительно, потому что на самом деле это очень просто и естественно: если вы любите себя, значит, любите и уважаете свое тело. Но общество запрещает нам прикасаться к себе, и маленькие дети быстро усваивают, что не должны себя трогать, за исключением разве что тех случаев, когда они поранились и тело нуждается в особом внимании.