Эрнст пошарил под своим сиденьем, что-то довольно пробурчал себе под нос и положил плотно набитую бельевую сумку на колени перед собой.

– А что это будет?

– Ничего особенного. Кто-нибудь хочет хлеба с тушенкой?

Колонна остановилась. Дори потянулся и обратился к Эрнсту:

– Иди посмотри, что там случилось?

– Кто у нас водитель, ты или я? – ответил тот недовольно, однако вылез из машины и исчез в темноте.

– Он что-то сказал про тушенку, Цыпленок?

Блондин кивнул.

– Тогда давай сюда!

– Значит, поэтому ты и отправил Эрнста? Дори, если мы сейчас откроем банку, то он восемь дней не даст нам ничего для перекуса!

– Ты прав, Цыпленок! Сиди здесь, а я тоже пойду подышу немного свежим воздухом.

Было жарко и душно. Пахло пылью и бензином. Слева сверкнуло! Негромкие голоса, шум моторов, лязг танковых гусениц.

Эрнст вернулся, он был весь потный, бросил кепи на сиденье.

– А, чертова жара!

Блондин тоже вдруг почувствовал, какая стоит духота, и расстегнул рубашку под маскировочной курткой. При этом он дотронулся до талисмана, который носил на шее на тонкой цепочке. «Счастливый пфенниг» дала ему сероглазая блондинка, а припаянный поверх него православный крестик – старый казак. Было ранение и отпуск на родину (он снова насупился), платформа, она ему не помахала, а он судорожно сжал правой рукой старый пфенниг. В 11.09 – пересадка в Лихтенфельзе. Воспоминания. И снова проклятое ощущение в желудке.

– Мечтаешь? – Эрнст протянул Блондину кусок хлеба, покрытый толстым слоем тушенки. – Впереди поперек дороги перевернулась «восемь-восемь»[6]. Сейчас ее оттащат танком, и сразу поедем дальше.

Молния сверкнула ближе. Блондин считал про себя: «Двадцать один, двадцать два, … три, … четыре…» – гроза была еще далеко, и донесся лишь приглушенный раскат грома.

– Если сейчас пройдет гроза средней силы, то вам придется толкать! – Дори сел на место водителя и повел машину вперед.

Снова сверкнула молния. Колонну на секунду осветило как днем. Лязг гусениц стал громче и смешался с раскатами грома. На ветровое стекло упали первые капли дождя.

– Что это за смешные танки, Эрнст?

– Не знаю, во всяком случае, они – не русские!

Дори чертыхнулся и наклонился вперед.

– Чертовы дворники! Кто-то из вас мог бы спокойно вылезти и протереть стекло, времени было достаточно. Но нет же, надо было жрать толстенные бутерброды, а я…

Снова сверкнула молния. Блондин увидел танки.

– Эрнст, ты видел их сейчас? Дори, что это за коробки?

– «Пантеры»! Новое секретное оружие. Должны быть настолько хорошие, что и гренадеров к ним не надо!

– А зачем же мы тогда едем с ними?

– Как статисты, Эрнст, праздные наблюдатели! – засмеялся Дори.

– Наблюдатели? – удивленно покачал головой Эрнст и защелкал языком.

– «Пантеры» сделают все сами. А мы будем только ликовать. А тебя, Эрнст, произведут в обер-ликователи!

Все замолчали.

– Танки должны были идти вперед первыми.

– Как обычно, – проворчал Эрнст, – когда тихо, то они прут вперед как сумасшедшие, а как только грохнет, так сразу же остаются позади с «повреждением гусениц».

По ветровому стеклу хлынули потоки воды.

– Льет, как во времена Ноя. Только он был в ковчеге, а мы – нет.

Эрнст намазал по второму бутерброду. Дори ел. Его щеки надулись, как у играющего на трубе. Блондин боролся с собой. Он бы съел еще, но подумал, что лучше отказаться.

– Больше не хочешь, Цыпленок?

– Да можно было бы еще, Эрнст, но мы за одну ночь сожрем весь доппаек на большой бой. А на завтрак будет лишь кусок хлеба с большим пальцем сверху.

Эрнст удивился настолько, что насаженный на его баварский нож большой кусок тушенки застыл в нескольких сантиметрах от широко открытого рта.