– Лейтенант, что ты не спишь, вторую ночь бодрствуешь? Куда мы убежим? Сам же говорил – поймают и расстреляют. И хватит месить грязь. Делаем так: останавливаем машину, уточняем, куда она едет и где сворачивает с нашего маршрута. Те, кто едет, выходят на том повороте и ждут остальных. Как, лейтенант? Подходит?

Мне нечего было возразить – я понимал, что еще одной бессонной ночи не выдержу. Так, на попутках, на третий день мы отмахали 50 километров. Никто не убежал, и я повеселел и успокоился. Ночью я уже спал вместе со всеми. К концу четвертого дня пути мы добрались до расположения штрафной роты, которая была отведена с передовой для пополнения переменным составом. Располагалась она в добротных строениях, использовавшихся немцами под склады.

Оставив своих подопечных в приемной, я зашел в комнату, в которой располагался штаб роты. За столом сидел капитан. Я доложил, что привез троих осужденных. Оторвав голову от бумаг, командир выслушал меня, потом встал, вышел из-за стола, протянул руку и указал на стул. Я сел, а он, присев на край стола, сказал:

– Добре. Давай знакомиться.

Вкратце я изложил свою боевую биографию. Она произвела на комбата хорошее впечатление, и он внимательно посмотрел на меня:

– А я думал, ты еще салажонок. Уж очень ты молодо выглядишь.

Я смутился и замолчал. Командир вызвал помпохоза и приказал зачислить троих осужденных в состав роты. Я расслабился – кончились мои мытарства. Задание выполнено, и через несколько дней я уже буду в родном батальоне. Мы еще немного поговорили с капитаном, как вдруг заходит помпохоз:

– Товарищ командир, принять осужденных не могу.

– Почему?! – недовольно спросил комбат.

– У них нет зимнего обмундирования, а мы получили только на наличный состав. Пока они где-то болтались, мы перешли на зимнюю форму одежды.

– Что же делать? – участливо спросил капитан.

– А все очень просто – пусть лейтенант забирает своих хлопцев и везет их обратно. Там получат зимнее обмундирование, и везет их к нам, а мы их тут примем!

Я едва не упал со стула от этих слов, представив себе путь туда и обратно. Мне буквально стало дурно, и, видя мое состояние, капитан подал стакан воды:

– Успокойся. – И, обращаясь к помпохозу:

– Может, все же примем? Жалко парнишку. Посмотри на него, на нем лица нет.

– Не можем, товарищ командир, – стоит на своем помпохоз.

– Ладно, сейчас уже поздно. Пусть осужденные ночь проведут на нашем приемном пункте, а лейтенанта я возьму к себе на постой. Утром решим, что делать.

Помпохоз ушел. Капитан повернулся ко мне:

– Успокойся, лейтенант, что-нибудь придумаем. Пошли ко мне, поужинаем.

Войдя в располагавшуюся недалеко землянку, командир роты распорядился:

– Петрович, накрывай ужин на двоих.

Пожилой солдат быстро накрыл стол. Надо сказать, что начальство роты не бедствовало. На столе было много закуски, появились и две бутылки водки.

– Ты небось и водку-то пить не умеешь, – ухмыльнулся капитан.

– Умею, умею, не беспокойтесь, товарищ капитан, – захорохорился я.

– Ну, тогда давай! – Смерив меня взглядом, он налил чуть больше полстакана мне и полный – себе.

– Давай, за твое безнадежное дело.

Чтобы угодить капитану, я единым духом опорожнил стакан и схватился за закуску. Капитан выпил, медленно поставил стакан и посмотрел на меня:

– Молодец, хлопец. Вижу, умеешь. Ну а теперь закуси хорошо.

Пил я всегда неохотно и чаще всего отдавал свои сто граммов экипажу. С непривычки я быстро захмелел, обмяк, расслабился. Тревоги четырехдневного пути оставили меня. Закусив, капитан налил еще по стакану.

– Ну, давай! Твое здоровье! – и, не дожидаясь меня, выпил.