Полотна в стиле Руссо, изображающие красочных туканов и бразильских попугаев в ядовито-зеленых зарослях, спорили с шезлонгом из зебровой шкуры, а бразильские полки резного дерева гнулись под тяжестью бронзовых религиозных скульптур, ваз эпохи Мин, пепельниц из выдувного стекла. В середине комнаты стоял круглый кофейный столик, усыпанный лепестками роз и уставленный свечами. Из окон со ставнями-витражами были видны крутой склон и запущенный сад за домом. По саду весело носился ротвейлер ростом с теленка – любимец Паулу по имени Торре. На гигантском манговом дереве висели качели на двоих.

В другой комнате обнаружился гигантский круглый стол, сервированный золотыми тарелками и медными кубками. Стены были украшены натюрмортами с изображением роскошных спелых фруктов – тронь, и они лопнут, – в каждом углу стояли каменные вазоны с зелеными растениями. Последняя комната на первом этаже была декорирована в стиле имперской Португалии: два ярко-синих кресла-трона, конторка красного дерева (за которой никто не работал), множество барочных серебряных статуэток восемнадцатого века, большая гравюра Дебре с изображением короля Жуана VI и белая скамеечка для коленопреклонений – явно для невольника, который будет растирать мне ноги.

Не успела я опомниться при виде всего этого великолепия, а меня уже тянули по широкой пологой лестнице на второй этаж, к ванной с хрустальными канделябрами, выложенной восхитительной синей плиткой.

– Просто потрясаю… – начала я, восхищенно рассматривая сотни хрусталиков, но Паулу приложил палец к моим губам, не давая закончить.

Он был готов взорваться от гордости. Он потащил меня прочь из ванной по коридору, с заходом в каждую из комнат второго этажа, в которые мне раньше удавалось заглянуть с улицы.

Там я лицом к лицу столкнулась со своей мечтой – наследство в Сан-Тропе, вот что это такое! Передо мной стояла красная лакированная кровать, предназначенная какой-то китайской принцессе, – с ручками с двух сторон, за которые рабы поднимали ее и носили. У окна – необъятной величины письменный стол из резного черного дерева. Старинные китайские фонари свисали с потолка, а ветерок легонько покачивал колокольчики на балконе, и они тихо звенели. По улице, лязгая, проехал желтый трамвай. Через дорогу виднелись беленые стены дома священника.

Снизу донесся мужской голос, и Паулу, прервав экскурсию, устремился навстречу его обладателю. Спустя короткое время они появились вдвоем, таща растение в белой резной деревянной кадке. Господин, присоединившийся к нам, был лет шестидесяти, симпатичный, благородного вида, одетый в белые шорты и малиновую футболку. Стройные загорелые ноги, аккуратная седая бородка клинышком, ухоженные руки без морщин. То, как уважительно Паулу представил его, указывало, что это и есть истинный владелец дома. Тот улыбнулся и произнес несколько слов по-французски. Я посмотрела на него в замешательстве, и он извинился:

– О, простите! Я принял вас за француженку. Что скажете, дорогая? Как будет лучше, по-вашему, слева или справа от стола?

Густаво (его звали Густаво) пристально глядел на меня, а я вперила взор в растение, каким-то образом поняв, что вопрос не праздный и от моего ответа напрямую зависит, как сложатся в будущем наши отношения с владельцем самого изумительного дома в Санта-Терезе.

Я осмотрела растение, прошлась по комнате, прикинула, как будет падать свет, а потом сообщила свое решение: лучше поставить его слева. Паулу передвинул кадку, и я попросила сместить ее дюймов на двадцать.

– Ренессанс? – спросила я с французским прононсом, но он поправил, сказав, что это барокко, и я заподозрила, что на самом деле он понимает в этом не больше моего.