– Кажется я влюбился.

Пять пар глаз уставились на меня. Васька от неожиданности поперхнулась пирожком и закашлялась.

– Эка невидаль! – пришел в себя Костик. – Впервой что ли? Да у тебя этих влюбленностей по семь штук на неделе.

– Действительно, ничего нового и неожиданного, – поддакнул Костику отец. – Насколько я тебя знаю, сын, от недостатка женского внимания ты никогда не страдал. Ну, завел себе очередную подружку, и что?

– Вы так говорите, – возмутился я, – как будто я необыкновенный бабник!

– Почему, необыкновенный? Вполне обыкновенный, заурядный бабник, – подтрунивал надо мной старший братец.

Насмешка в глазах близких и их несерьёзное отношение так меня задели, что я выпалил:

– Да может я вообще женюсь!

Васька уронила ложку и полезла под стол ее поднимать. Мама подошла ко мне, погладила по голове и приложила ладонь к моему лбу, словно проверяя температуру.

– Не стоит горячиться, сыночек. Влюбился – это хорошо, а вот женитьба – дело серьезное, с этим торопиться не стоит.

– Правильно, главное не торопиться, – не унимался вредный Костя, – авось само пройдет, как ОРЗ.

Васька выползла из-под стола с ложкой в руке, карие глаза нездорово блестели на бледном лице.

– Пойду сполосну, – пробормотала она сдавленным голосом и убежала в дом.

Но мне было не до Василисы. Меня распирало от возмущения.

– Почему ты так уверен, что пройдет? А вот не пройдет. Возьму и женюсь! Получается, что Косте можно, а мне нельзя? Что за дискриминация?! Чем я хуже него? Почему вы вообще не воспринимаете меня всерьёз?

Мое возмущение, подогретое отцовской наливочкой, продолжало бурлить и клокотать. Женская половина семьи цыкнула на Костика, велев ему замолчать и не злить брата, а меня стали благоразумно успокаивать, подливая в чашку чай и суля достать из кладовки какое-то необыкновенное мамино варенье, спрятанное для особого случая. В кладовку отправили отца, но он вернулся и растерянно развел руками.

– Не нашел, Наташа, – признался он с виноватым видом.

– Да ну тебя! – мама махнула на него рукой, и сама отправилась на поиски варенья.

Наталья Алексеевна перебрала все полки в кладовой, но нужной баночки не обнаружила. «Куда же я его поставила? – Думала она, нахмурив в задумчивости лоб. – Может быть в кухне на полочке?»

Подходя к кухне, она услышала из-за двери тихие, прерывистые звуки, будто скулил брошенный щенок. Щелкнув клавишей выключателя, Наталья Алексеевна успела заметить торопливое движение в углу за посудомоечной машиной, но непонятные звуки стихли.

– Кто тут? – спросила она, насторожившись и заглянула за посудомойку.

В углу, сжавшись в комочек, сидела Василиса и хлюпала носом.

– Василиса, девочка моя, ты плачешь? – Наталья Алексеевна присела прямо на пол рядом с рыдающей девушкой и привлекла ее к себе, ласково обняв и поглаживая по вздрагивающим плечам. – Что случилось?

Вася только всхлипывала и мотала головой, размазывая слезы кулаком по лицу.

– Ты из-за Андрея? – Вдруг поняла Наталья Алексеевна и ахнула. – Да ты влюблена в него, девочка… А он знает?

– Что вы, нет! – Всхлипнула девушка. – Я ему никогда не скажу. Я ж для него Васька, что-то вроде домашнего животного.

– Ну, что ты, душа моя, не говори так, – Наталья Алексеевна с состраданием смотрела на свою юную соседку. Очень хотелось утешить, ободрить, но как? – Даже не знаю, что тебе сказать, девочка… Утешит ли тебя то, что у Андрейки все еще десять раз переменится? Он же художник – натура увлекающаяся. Гарантировать не могу, но верю, что когда-то и он повзрослеет, разберется в самом себе и начнет отличать золото от простой мишуры. Вот тогда то, может быть, он увидит, какая ты у нас красавица, умница, какое у тебя золотое сердечко.