Катер уже приближается к пристани, и пассажиры начинают подниматься с сидений.

Галдеж, тявканье собачки, толкотня. Горячих, прогретых южным солнцем тел. Сумки, корзины, рюкзаки, ведра. В пути особенно видно, что жизнь, в сущности, состоит из перемещения предметов. Если животное живет, перемещая в пространстве только себя, то человечество тратит большую часть жизни на создание вещей и последующую их транспортировку. И это не то чтобы придает смысл жизни, но дает иллюзию избранности, иллюзию того, что человеческая жизнь основательнее и прочнее жизни прочих тварей.

Катер причаливает. Петли швартовых наматываются на кнехты, матрос закрепляет узлы.

Вместе с толпой пассажиров Соня сходит на берег и сразу окунается в толчею небольшого рыночка. Воздух пропитан запахами овощей, криками и жаром асфальта, хотя уже сентябрь. Соне нужно на автобус, но прежде чем пойти к остановке, она решается оглянуться – не видно ли пестрой гавайки? Нет, гавайки не видно. И слава богу. Соня с облегчением вздыхает.

Автобус, скрипнув дверями, трогается. За окном начинает разгоняться пейзаж. Высокие акации – огромные стручки и высокие гибкие стволы – так странно видеть их после Москвы. Сквозь акации видно море, на краю земли, у самого края небесного купола, в дымке видны два корабля. «Наверное, они гигантские, – думает Соня, – но выглядят малюсенькими игрушками». Солнце уже довольно низко, и дымка начинает приобретать янтарный оттенок.

За спиной Сони, вдавив крепкие зады в мякоть сидений, сидят две тетки – загорелые черты грубоваты, огромные бюсты обтянуты цветастыми лифами платьев. Они о чем-то говорят, но Соня не вникает, хотя тетки разговаривают громко.

Мотор автобуса бодро гудит, ветер влетает в окно и шумит в ушах. Теплый южный ветер. Соня чувствует его щекой, привыкая к новому миру, в котором ей придется прижиться на неизвестное время. Соня все еще безымянна и безразлична для жителей этих мест, что-то вроде фотографии на афише. Она здесь ни с кем не связана ни долгами, ни воспоминаниями, ни ожиданиями.

Пока.

Но это «пока» прекрасно, как момент, когда новорожденного принимают на руки врачи. В этот момент еще все возможности принадлежат ему, и вся последующая жизнь – это отсекание возможностей. Переход потенциальной энергии рождения в кинетическую энергию жизни и остановка, когда все возможности исчерпаны.

Неожиданно Соня вникает в разговор за спиной.

– … девушку убил. Труп нашли на Лагерной в доме заброшенном. Изрезал всю в клочья. Когда нашли тело, ее уже начали есть крысы.

– Откуда ты знаешь?

– Моя родственница живет там недалеко. Была в понятых.

– Как она смогла смотреть на это? Я бы в обморок упала. Не могу вида крови выносить.

– Она тайком сфотографировала на мобилу. Это ужас. Я видела, меня чуть не стошнило.

Соня оглядывается.

– Че надо? – грубо спрашивает ее рыжая толстуха.

– Ничего. Извините, – Соня не собирается вступать в конфликт. Уже в затылок ей рыжая говорит:

– Ничего – тогда отвернулась и смотришь в окно.

– Уже, – Соня равнодушно поправляет наушники и продолжает слушать разговор.

– В школе, где моя Верка училась, был учитель литературы. Вежливый такой, слова плохого не скажет. А стихи как читал! До слез, прям, как артист. А потом че оказалось? Собака у него в сарае стала копаться и останки детские вытащила.

– Да ты че?

– Как стали копать – там семь или восемь свежих скелетов нашли. Такой вот учитель. А уж обходительный был.

– Ос-спади! Как земля таких носит?

– Ой, не говори! Так вот отпустишь ребенка в школу, а там…

– Да он, поди, это… В Севике курортниц ловит. В нашу деревню ему зачем?