Как я уже говорил ранее, это было воскресенье, День матери, и я хотел сделать ее пробуждение особенным.

Мне с трудом удалось уместить все это на подносе – сок, поджаренный хлеб, подарок, который мы приготовили в классе… Единственное, что я не смог сделать, – это кофе: я не знал, как пользоваться кофеваркой, да и ее свист разбудил бы маму раньше времени.

Я тихонько прошел в спальню. Тонкие полоски света, пробивавшиеся сквозь ставни, украшали изголовье кровати.

Время здесь было подчинено ритму ее дыхания. Я с трудом удержался, чтобы не залезть под одеяло и не прижаться к ней. Так поступают только малыши, и она давно не одобряла подобного поведения.

– Что тебе нужно так рано? – буркнула она, когда я поцеловал ее в щеку.

Я посмотрел на будильник на столике. Было почти девять, в это время мы вставали по выходным.

– Zorionak, ama… Сегодня твой день, – сказал я, обнимая ее за руку, лежавшую поверх простыни.

– Хватит нести чушь, – ответила она, сбрасывая мою руку и переворачиваясь на другой бок.

Внутри меня что-то оборвалось.

– Я приготовил тебе сок, – пролепетал я еле слышно.

– Дай поспать. Хватит придуриваться.

Мои глаза наполнились слезами. Не так я воображал себе эту картину.

Я посмотрел на сок. Если она сейчас же его не выпьет, все витамины исчезнут. Я открыл было рот, но рыдания душили меня.

Наверное, я заплакал, уже не помню, но как иначе, когда твои фантазии рушатся? Остаток утра я провел на кухне перед накрытым с таким старанием подносом в надежде на то, что она скоро встанет. Шли часы, надежда угасала, ноги онемели. Наверное, я поплакал еще, и плечи опустились от горя, но это уже мои домыслы. Разве можно помнить все в деталях, когда прошло столько лет?

Был почти полдень, когда она появилась на кухне. Она вошла уже одетая, красивая, как обычно, и с серьезным лицом.

– Zorionak, – прошептал я.

Она презрительно хмыкнула.

– Поздравь тех, кому есть что праздновать. А меня оставь в покое.

Я едва сдержался, чтобы не заплакать. Прикусил до боли губу и пододвинул к ней поднос.

– Я приготовил тебе…

Не разжимая губ, она покачала головой.

– По-твоему, я буду пить сок, который сделан столько часов назад?

С этими словами она открыла холодильник и достала апельсины. Звук соковыжималки стал для меня последним ножом в спину, пока я плелся по коридору. Я не хотел, чтобы она видела мои слезы.

Вторник, 23 октября 2018

Лицо женщины казалось мутным и расплывшимся. А кровь и мозг, которые проглядывали сквозь разбитый череп и служили ей смертным ложем, – всего лишь сверкающей шелковой накидкой на полированном бетонном полу. Пелена слез смягчила неестественный угол, под которым была вывернута шея жертвы.

Склонившись над трупом, Хулия рукавом свитера вытерла слезы. Это был кошмар без прикрас. Рот жертвы, распахнутый в прерванном крике, говорил о мучительном падении, а ее безжизненные глаза, уставившиеся в бесконечность, – о неизбывном горе. Этот потерянный взгляд детектив видела у всех мертвецов в своей жизни.

– Ты ее знала? – спросил Чема.

Сдерживая слезы, Хулия покачала головой.

– Неужели это до сих пор на тебя так действует? – с удивлением спросил он.

Хулия промолчала. Она представила, как всего несколько часов назад это холодное и неподвижное тело было живым человеком, который мог смеяться, плакать, петь, наслаждаться и страдать. Как можно не испытывать грусть, зная, что эта женщина оставила зияющую пустоту в жизни тех, кто ее любил? Разве можно воспринимать ее просто как очередное дело?

Она понимала, что это проблема. Она всюду носит мертвых с собой, в тяжелом рюкзаке за спиной, который она никогда не сможет снять. Ей даже не нужно закрывать глаза, чтобы увидеть лица всех мертвецов, которых она видела за свою карьеру. Вон тот паренек, что сбросился со скалы в Огоньо, и заплутавшая старуха, чье тело нашли в заливе, и та женщина, чей муж ударил ее ножом тридцать четыре раза, а еще та, которая…