Ниагара сильно меняется в разные времена года. Иногда зимой река и водопады полностью замерзают. Весной и летом кипящий белый занавес водопада закрывает просмотр почти полностью. Туристы сетуют, что хорошие фото не сделать. Но если смотреть глазами, то потоки воды видны. А вот на фотографии действительно получается лишь белая дымовая завеса от водной пыли. Она поднимается высоко, и у водопада «Подкова» её в три раза больше. Он полностью виден только с канадской территории. С нашей стороны обзор открывается всего на тридцать процентов, но мощь ощущается в полной мере.

Если прокатиться на пароходе, то можно побывать в самом эпицентре, рассмотреть и прочувствовать все три водопада вблизи. С американской стороны можно спуститься к самому основанию «Американского водопада» и постоять рядом с гигантской стеной падающей воды. В цену билета входит и дождевик, но там ничего не может остаться сухим. В любом случае нужна сменная одежда.

В ясную погоду лучи солнца, преломляясь в мельчайших каплях воды, образуют радуги. Их бывает несколько, часто одна внутри другой. Жуть как красиво.

«Подкова» – самый мощный из всех трёх водопадов. «Американский водопад» менее глубокий, но зато брызг и водной пыли меньше, и его можно хорошо рассмотреть. С американской стороны подойти вплотную можно и к водопаду «Фата невесты». Он размывается в среднем на полтора метра в год. В одном научно-популярном сериале сказали, что через пять тысяч лет «Американский водопад» и «Фата невесты» пересохнут, а «Подкова» передвинется на север почти на два километра и станет ещё выше и мощнее. Но мы этого уже не увидим. Разве что в другой жизни.

Щурю глаза. Зрелище завораживает. Ночью всё видно лучше, чем днём: водная пыль мешает меньше, а подсветка придаёт мистическую атмосферу. Но дело даже не в этом. Когда ты стоишь здесь, то каждой клеточкой тела ощущаешь свою ничтожность перед величием природы. Этот водяной поток срывается прямо в бездну. Так страшно и восхитительно.

– Давно здесь не была, да? – кричит мне в ухо Майкл, перекрывая шум воды.

Киваю. Хочется смотреть и смотреть, но мне холодно. Майкл замечает это, предлагает уйти от воды подальше. Соглашаюсь, и мы возвращаемся к машине.

– Прогуляемся, мартышка?

– Майкл, мне нужно домой, – напоминаю я.

– Да, сестрёнка, конечно.

Он какой-то грустный. Снова пытаюсь его рассмешить. Дурачусь. Под ногами ковёр из разноцветных листьев. Шуршу ими, пиная и подкидывая носком ботинка.

– Я люблю тебя, мартышка. Ты же знаешь это? – спрашивает Майкл, и я вижу в его глазах боль.

– Конечно. Я тоже люблю тебя. Почему ты спрашиваешь?

– Ты простишь меня?

– За что?

– За то, что всегда был дерьмовым братом.

– Майкл…

Он заходит мне за спину, обнимает, прижимает к себе и кладёт подбородок мне на плечо.

– Ничего, мартышка, ничего. У меня просто жутко дерьмовый день. И я очень соскучился по тебе.

Мы стоим так долго. Майкл качается из стороны в сторону, увлекая меня за собой. Мне кажется это странным. Он ненадолго выпускает меня из объятий, но потом снова обнимает одной рукой, прижимая меня спиной к своему торсу.

– Поговори со мной, Майкл. Что-то случилось?

– Да, мартышка. Я ненавижу себя за то, что хочу сделать.

– Что…

Не успеваю договорить. В нос ударяет прелый запах. Он забивается в ноздри, не даёт дышать. Глаза слезятся. Я пытаюсь дёргаться, но Майкл крепко держит меня, прижимая тряпку к моему лицу.

За что… я не понимаю. Мне не хватает кислорода. Чувствую, что начинаю отключаться. Что ты делаешь, Майкл, и почему…

Подо мной что-то мягкое. В ушах звенит. Кажется, я до конца ещё не пришла в себя. Приоткрываю глаза. Это место чем-то мне знакомо. Оно слишком роскошное. Во всяком случае, то, что я могу видеть, лёжа полубоком на кожаном диване. Волосы заслоняют лицо. Это хорошо. Не хочу привлекать внимание. Суставы ноют: мои руки связаны за спиной. Больно. Что не так с моим братом? Чем я заслужила это?