– А, гости, – произнёс он, улыбаясь, видно было, что для него они были сюрпризом. – А мы тут завтрак затеяли. Садитесь к столу. Я по осени припасов сделал, вот лягушек каких жирных насушил. Очень хорошая еда для энергии, ему сейчас побольше такой еды надо. Да и вам полезно будет, ведь, поди, не ели ещё сегодня ничего? Ну, попробуйте, чуть-чуть.

Лицо Сани было невозмутимо, даже когда вошли взрослые, он лишь глянул на них своим пронзительным взглядом и продолжил трапезу. Красные пятна обмороженных щёк лоснились от какой-то китайской мази, и чувствовал он себя явно не плохо, будто и не умирал вчера вовсе. Что происходило в этом доме ночью, так и осталось для всех секретом. Чем оживил Зен ребёнка, и помирал ли тот в действительности, или просто примерз сознанием, сейчас уже трудно сказать. Что-то китаец мудрёное объяснял про его сердце, которое посчитали остывшим. Будто оно на самом деле билось, но как у лягушонка, раз в три минуты. Вот почему ему и следует есть сейчас лягушачье мясо. Народ так ничего и не уяснил, но понял, что лучше и не лезть в это дело, не их оно понимания, и науки сюда с логиками лучше не привлекать. Антонина лишь ляпнула от изумления что-то типа: «Да он колдун шаманский». На что китаец ответил, что он тут ни при чём, что есть Силы у Природы, и Знания, которые сейчас уже позабыты людьми, и фокусов тут никаких быть не может, всё просто и объяснимо, только объяснения эти сути им не раскроют, ибо не все готовы их воспринять. Надо просто верить и любить Жизнь, и тогда она отвечает взаимностью. Он ещё много говорил диковинного, что сердцем чувствовалось, но в понимание не складывалось. Однако радости объяснения не сильно надобны, посему никто и не докапывался до истины всех китайских загадок. Да и в чём она, истина? Вот сидит Саня, живой и здоровый, вот в этом и истина. А уж какая она, Бог её ведает.

Саня доел шаманское блюдо, оставив на тарелке гору костей, похожих на воробьиные, как будто тут пировали коты. Икнул и сказал:

– Вкусно.

Антонина никак не прореагировала, видимо, оторопь её ещё не прошла. А Сергей обалдел ещё более, но никак не мог понять, чему же он опять удивляется. И тут его вдруг прошибло: Боже, так он же говорит! Первое и пока единственное, услышанное им сыновье слово, впечатлило его не меньше, чем безмятежный вид живого ребёнка, почившего намедни. Вот ведь как устроены мозги человеческие, одно удивление, воплотившись в открытие, меркнет перед новым, не менее значимым. Хотя, что может быть значимее вида здорового и безмятежного ребёнка, твоего сына? Мысли стали метаться в отцовской голове, одна из них показалась ему совсем странной и даже неуместной: как же теперь он представит это событие матери, а не сойдёт ли от такого Мария с ума?

Но Мария не помутилась рассудком, она восприняла известие более чем спокойно, будто бы догадывалась обо всём и лишь ждала подтверждения. А может, сон ей какой привиделся в прошедшую ночь. Она взяла Санька на руки, и, обессиленная, опустилась на стул, произнеся лишь:

– Ну вот, Бог тебя хранит… то ли у тебя ещё впереди будет… Бог тебя храни, – и одинокая слеза скатилась из правого глаза.

Саня даже не простыл после этой коллизии. Обмороженные щёки ещё какое-то время светились красными пятнами. Но и эти следы случившегося быстро стёрлись с его лица. Люди, поняв, что он не немой теперь, старались заговорить с ним при встрече. Но ответной реакции не все дожидались. Отвечал он коротко и односложно, как будто бы что-то не договаривал или желал, чтобы от него отстали с расспросами. Постепенно истинная история его возрождения обрастала новыми слухами и удивительными подробностями, коих и не было вовсе. Однако суть оставалась прежней и единственной. И заключалась она в следующем, как сформулировал её Тимофей, старый охотник, которому приписывали потомственность аж от Ермака по отцовской линии: «Жив ребёнок, и слава Богу, и благодарите его», а кого благодарить и не уточнил вовсе: Бога ли, или ребёнка за жизнь эту. Видимо, и того и другого, как понял народ, а заодно, и китайца пришлого, чьими руками тот процесс божий делался.