– Что-что, а в еде ты понимаешь. Хотела похудеть, но с такой пищей это вряд ли получится. Теперь главное – не набрать вес.

– Не расстраивайся, дорогая. Кушай с удовольствием. В тюрьме такой пищи нет. На тюремной баланде люди не толстеют, – съязвила Ангелина.

Лениво перекидываясь словами, подруги просидели во дворе дома допоздна и увидели всех его жильцов. Их оказалось трое. Жили они в одноэтажном летнем домике, имеющим два отдельных входа. Один – напротив окна убитой старушки, которое в ночь ее смерти, как заметила

Наина, было открыто, и откуда доносились звуки громко работавшего телевизора. В эту часть дома зашли симпатичная девушка славянской внешности и молодой человек азиатской наружности. На его голове красовалась тюбетейка, а в руках были четки, которые он то и дело перебирал.

Второй вход в домик был с противоположной стороны. Он выходил на стоянку для автомашин и соседний участок, тесно застроенный двухэтажными скворечниками. В эту половину дома зашла пожилая женщина, которую Наина заметила еще утром, когда та проходила мимо нее с сотрудником полиции.

Никто из жильцов дома не изъявил желания познакомиться друг с другом. Все, не перекинувшись ни единым словом, бросив сквозь зубы приветствие сидевшим за столом подругам, разошлись по своим комнатам, плотно закрыв за собой двери.

– Долго еще мы будем тут сидеть? – обратилась к Наине Ангелина.

– Нет. Первое задание мы выполнили. Подслушивать же, подсматривать и за хозяевами, и жильцами и при свете дня, и вечером, и тем более ночью неприлично. Пойдем, мой ангел, в комнату.

Переодевшись, подруги решили прогуляться по вечернему городку. Обсудить события прошедшего дня и заодно осмотреть все вокруг дома убитой старушки

Проходя мимо навеса, подруги обратили внимание, что все семь человек, которых они посчитали родственниками убитой старушки, не разошлись по домам и по-прежнему, сидя за столом, что-то вяло обсуждали.

– Интересно, о чем идет разговор у родственничков? По их виду не скажешь, что они переживают большое горе. Наверно, обсуждают, кому что достанется после смерти старушки, – выйдя за ворота, констатировала Наина.

– Знаешь, в тебе всегда говорят какие-то меркантильные интересы. Кому что достанется. Только о том, чем поживиться и думаешь. У людей горе. Убита их родственница. И неважно, каким человеком она была. Мы ее не знали. Может, для нас она была бабой-ягой, старухой-процентщицей. А для них она была единственным родным и самым близким человеком. И для них это настоящее горе. Ты хоть и пьяной еще утром была, но не могла не

заметить заплаканные глаза Анны. Для нее смерть матери – настоящее горе. И знаешь, если в смерти старушки, причем, в насильственной смерти, подозревают даже нас с тобой, абсолютно посторонних людей, то и все они находятся под подозрением.

– Да. Ты права. Все мы – под подозрением. Но родственники находятся в более выигрышном положении. Они местные жители. Городок тут небольшой. Все друг друга знают. И в полиции, я уверена, работают если

не их родственники, то как минимум хорошие знакомые. Мы же с тобой тут белые вороны. Приехали на несколько дней искупаться в море, отдохнуть и назад. Домой.

– Если отпустят, – уточнила Ангелина.

– Отпустят. Куда денутся.

– Твои слова, да богу в уши.

Молча пройдя по дорожке, ведущей вдоль домов, до моря, Наина продолжила свои рассуждения:

– Обидно быть без вины виноватой. Взять нашу ситуацию. Как я смогу объяснить своей дочери, почему меня подозревают в убийстве? Почему у меня отобрали подписку о невыезде? Почему я пока не могу вернуться домой? Почему решила на месяц, а может и больше, задержаться на море? При этом нам надо подумать, на какие деньги мы будем жить. Я взяла денег для отдыха на десять дней. Больше не брала. А ты?