Не знаю, по каким причинам, но этот отрывок ассоциируется с тобой, словно древний бог Эо вложил мне в сознание эти строки для тебя:

Энкиду, мой друг, мой брат, пантера пустыни,

Вместе бродили мы, вместе всходили на горы,

Победили Хумбабу, хранителя чащи кедровой,

И небесного быка умертвили;

Что за сон овладел теперь тобою,

Почему омрачен ты и мне не внемлешь?

Но Энкиду очей на друга не поднял,

Сердца коснулся его Гильгамеш и сердце не билось.

Тогда он упал на друга, как на невесту,

Как рыкающий лев, он рванулся на друга,

Как львица, детёныша которой убили,

Он схватил его недвижное тело,

Рвал одежду свою, проливая обильные слёзы,

Сбросил царские знаки, скорбя о его кончине.

Или вот ещё:

«Из-за моего брата блуждаю я, как могу я успокоиться,

Он превратился в прах …»

Фортунат впервые за только времени пребывания на Земле с серьёзностью задумался.

– Твои боги наслали на меня проклятие или они меня о чем-то предупреждают?

– Всё зависит от того, что ты принёс в своём сердце, ступив на наши земли.

Весь оставшийся путь наш герой молчал, задав единственный вопрос Арану:

– А Гильгамеш нашёл бессмертие?

В ответ он услышал следующее:

Гильгамеш, куда ты стремишься?

Жизни, что ищешь, не найдёшь ты.

Боги, когда создавали человека,

Смерть они определили человеку,

Жизнь в своих руках удержали.

Ты ж, Гильгамеш, – насыщай желудок,

Днём и ночью да будешь ты весел,

Ежедневно праздники делай,

Днём и ночью пляши и смейся!

Светлы да будут твои одежды,

Волосы чисты, водой омывайся,

Гляди, как дитя твою руку держит,

Своими объятьями радуй супругу –

Только в этом дело человека

3

Тем временем на берегу Рейна среди германских легионов, возглавлявшихся Германиком, внезапно вспыхнул мятеж.

Воинов возбуждал к мятежу легионер Перценний, в прошлом глава театральных клакёров, затем рядовой воин, бойкий на язык и умевший благодаря своему театральному опыту распалять сборища.

Он спрашивал воинов:

– Почему мы с рабской покорностью повинуемся немногим центурионам и трибунам, которых меньше нас? Когда же мы осмелимся потребовать для себя облегчения? Военная служба очень тяжела! Побои и раны, суровые зимы, изнуряющее трудами лето, беспощадная война и не приносящий нам лично никаких выгод мир – вот наш вечный удел! Наши тела изувечены от ран, но мы терпим боль, вновь берем меч и идем на врага!

Кто-то в ответ, разражаясь проклятиями, показывал рубцы, оставленные на их теле после боя, другие показывали свои седины; большинство – превратившуюся в лохмотья одежду и едва прикрытое тело.

– Мы постоянно пребываем среди диких племен, наш враг за порогом наших палаток, мы всё время находимся в состоянии боевой готовности! Наши душа и тело оцениваются только десятью ассами в день; на них же приходится самостоятельно покупать оружие, одежду, палатки, ими же откупаемся от свирепости центурионов, ими же покупаем у них освобождение от работ. Довольно! Мы столь долгие годы потворствуем своей нерешительностью только тому, что нас заставляют служить по тридцать, а то и по сорок лет! А если кто из нас, несмотря на столько лишений все таки выживает, то нас гонят, как стадо овец, чуть ли не на край света, где под видом земельных угодий мы получаем болотистую трясину или бесплодные камни в горах! Единственное, что может улучшить наше положение, это служба на определенных условиях, а именно, чтобы нам платили по денарию в день!

Солдаты шумели в ответ. Отовсюду слышались возбужденные возгласы:

– Да!!!

– Нам надо, чтобы после шестнадцатилетнего пребывания в войске нас увольняли, и чтобы вознаграждение отслужившим свой срок выдавалось тут же на месте и только наличными!