Опа! А что случилось? Округляю глаза.

«Муж» щурится, будто проверяет, помню я или нет. Он пугает меня до колик.

– Да, конечно, – бросаю я и закрываю перед его носом стеклянную матовую дверь душа.

Слышу тихую ругань, затем – удаляющиеся шаги. Мужчина шуршит тапочками по паркету.

Облегченно выдыхаю.

О чем он говорит? Что еще случилось?

Играть комедию дальше нет смысла, я только больше запутываюсь в этой нелепой паутине. И что меня дернуло сделать вид, что помню его? Что значит «помню»? Моя жизнь – это танцы и работа, там нет никаких мужей, свадеб и прочего! Почему я должна выкручиваться? Но интуиция ведет меня в обратном направлении и твердит мне молчать. Какое жуткое и неприятное чувство.

Быстро ополаскиваюсь и переодеваюсь.

Выхожу из ванны и сталкиваюсь с Марком взглядом. Он заправил импровизированную двуспальную кровать и разлегся на ней, закинув руки за голову. По его широкоскулому лицу плавает странная ухмылка: довольная и загадочная. Что теперь?

Оборачиваюсь и понимаю в чем дело. Свет из окна падает на дверь душа и просвечивает все, что там находится. Вот же ж! Извращенец! Специально дверь в ванную не закрыл! Кровь приливает к лицу. Я нервничаю и, хлопнув дверью, выхожу в коридор.

– Привет, Вика, – тут же перехватывает меня Марина.

Она осматривает мои раны на лице. Удовлетворительно качает белым колпаком, из-под которого выглядывают светлые кудряшки.

– Через полчаса Бенедикт Егорович проверит твои ребра.

– А можно к нему сейчас?

– Нет, он занят. Он сам зайдет.

Хочется завыть.

Ладно. Полчаса потерпеть могу, но вот я совсем не желаю признаваться в амнезии при «муже».

– А Зуев не может меня осмотреть у себя?

– Что за глупости? Все, иди, у меня пациентов на уколах еще восемнадцать человек.

Марина выглядит устало. У нее чуть припухшие веки и розовые, налитые щеки.  И почему она не Марья или Маруся? Так и прилипает к ней образ барышни из старинных славянских сказок, не хватает только цветастого платочка и веретена.

Я уже собираюсь уйти, но вдруг вспоминаю:

– А ты не знаешь, приходил ли вчера следователь?

«Марья» приподнимает глаза от кучки крохотных бумажек на столе и смотрит на меня так многозначительно, что я ретируюсь и иду по коридору прочь.

Из-за поворота выскакивает молодой костлявый парень и с жестом «тихо» тащит меня за собой. Я не решаюсь закричать. А вдруг что-то важное.

– Не признавайся, – шепчет он и брызжет слюной. Тонкие пальцы больно вцепляются в мою кисть. У него выступающий лоб и побитая оспой кожа.

– Я тебя знаю?

– Нет, и никому не говори, что видела меня, – он боязливо оборачивается. Глаза-бусинки бегают туда-сюда, а на его клювастом носу выступают капельки пота.

– Приколы продолжаются! – бросаю и собираюсь уйти. Не сильно удивляет, что кто-то знает о моей забывчивости. Следователь ведь видел мою реакцию, может и врач в курсе, а еще Вера Васильевна. Все могут знать и просто ломать комедию. А Марк?

– Вика, какие приколы? Ты – насекомое в сачке, вот кто ты! Эта история для тебя – пропасть, детка. Просто промолчи, не говори никому, что помнишь прошлое!

Перед глазами возникает картинка, где крохотная бабочка залетает в бутылку и судорожно трепещет за стеклом. Обламывает крылья о стенки сосуда, тщетно пытаясь найти выход. Грубая мужская рука закрывает крышкой последний выход и, как трофей, ставит «тюрьму» на полочку.

Отряхиваюсь от видения.

Я от воспоминаний об аварии еще не отошла, не хватает только новых чудес. Закипаю и придавливаю хлыща к стене, подперев локтем его костлявую шею. Он закатывает в ужасе глаза, подернутые сеточкой лопнувших сосудов.

– Говори все, что знаешь! – не ожидаю от себя такого, но контроль не могу вернуть. Слишком все достало.