Столько было в этих ее словах спокойной убежденности, что до Сергея дошло наконец, до чего жалки и бесполезны его уговоры.

В часть Деркач вернулся другим человеком: всегда спокойный, уравновешенный, он раздражался теперь, вспыхивал по пустякам. Служба чуть было не пошла наперекосяк. Лейтенант Шумаков, командир его взвода связи – светлая голова, золотые руки, что касалось аппаратуры, – оказался плохим психологом. Нет бы разобраться, отчего захандрил его лучший отделенный, а он, как нарочно, обрушился на парня за случившийся на учениях сбой связи, в котором тот не был виноват. Сергей вспылил, наговорил грубостей, и поплатился сержантским званием.

Позже поостыли оба, разобрались спокойно, и вышло по Сергею: военные связисты оказались ни при чем. Ошибка разработчиков: не тот предохранитель поставили. Напряжение прыгнуло, и вместо него сгорел полупроводник. Отсюда и сбой. Лейтенант доложил по команде, на завод написал, перед Деркачем публично извинился и ходатайствовал о возвращении звания.

После того случая Сергей взял себя в руки, хотя худо ему было по-прежнему. Острота потери болью распирала грудь, словно туда каким-то образом попал и ворочался от воспоминаний клубок колючей проволоки.

Вера вышла замуж, родила сына и вместе с мужем, получившим распределение в их совхоз, жила в деревне. Вернуться туда и видеть её изо дня в день было бы для него запредельной мукой. Старшая его сестра, то ли понимая это, то ли из своих каких-то соображений, забрала мать к себе в город, а дом в деревне продала. Сергей ей свое согласие на это отписал и даже облегчение какое-то почувствовал.

Вот и выходило, что оставалось ему или завербоваться после службы по путевке на какую-нибудь большую стройку, или писать рапорт на сверхсрочную – не к сестре же ехать, в её полную народа квартирку. Вот тут как раз и подвернулась Надя. К тому времени Сергею вернули звание, а из столичного журнала фотокорреспондент приехал – снимать армейские будни, – и портрет Деркача попал на обложку праздничного номера.

Вера написала, поздравила – только лишний раз разбередила боль. А следом от других девушек письма пошли – хотели по переписке познакомиться с бравым сержантом. Он без особой охоты на одно – Надино, уж больно душевное, – ответил – так, чтобы отвязаться. Письмо за письмом, да и подался к ней, в примаки. Куда-то же надо было ехать?..

Автобус подошел, когда Сергей уже совсем промок и продрог. Куртка и зонт выручили только наполовину – джинсы внизу отсырели, а в кроссовках, даром что адидасовские – хлюпало. Черт бы побрал эту студентку с ее дурацкими вызовами!

Раздражения добавил сонный вахтер, до которого с трудом достучался:

– Нечего тебе тут делать, на ночь глядя! Ишь, чего выдумал – ремонт!

– Не дури, дед. Я на работе.

– Знаем мы вашу работу. Это тебе государственное учреждение, а не дом свиданий.

– Слушай, дед, – еле сдерживая себя, сказал Сергей, – позвони телетайпистке. Пусть спустится, распишется в карточке вызова, и катись твое учреждение к едрене-фене, понял?!

Та прибежала через минуту, пулеметной очередью прострекотав босоножками по лестнице, ведущей в вестибюль.

– Дедушка, вы что? Это ж механик с телеграфа! Сейчас же пропустите! – накинулась она на вахтера.

– А я знаю? – пробурчал он, отмыкая вертушку. – Ходють тут всякие. Ладно, иди, что ли…

А Сергей застыл на месте как в столбняке – от внезапного толчка, с оборвавшимся куда-то, захолодевшим сердцем – перед ним была его Вера. «Нет, – огромным усилием стряхивая наваждение, подумал он, – с какой стати? Совсем зациклился!» Ничем студентка на неё не походила: ни продолговатым лицом, ни короткой стрижкой, ни мелковатой фигуркой, скрытой длинным свитером грубой вязки и явно самодельными полотняными «бананами» с множеством карманов и застежек. Вера округлее и женственнее статью и нарядом против этой смахивающей на подростка девчонки. Довспоминался, называется!