Да, это было именно оно – «золотое сечение», идеальные математические пропорции, с древности вычисленные архитекторами как наиболее приятные для глаза.

Я всё это и написал: «Картинку выбрал, потому что она построена по принципу “золотого сечения”, который использовался архитекторами с древности… И бла-бла-бла…».

Следующие картинки не отложились в моей памяти. Помню только, что я уделил внимание каждой и всегда аргументировал свой выбор.

Покончив с неприятным тестом, я передал стопку бумаг своей собеседнице, невольно прервав её зрительный контакт с экраном телефона. Она недовольно взглянула на «макулатуру» у себя под носом, схватила её и небрежно закинула в тележку для корреспонденции.

– Вы свободны! – с натянутой улыбкой она обратилась ко мне.

– Через какую дверь я могу выйти? – задал я ей вопрос, ответ на который она должна была дать сама, без моего напоминания. Ведь добровольцам запрещено выходить через те двери, через которые они вошли. Почему? Как знать. Скорее всего, какие-то меры сохранения конфиденциальности. Или банальное нежелание пугать добровольцев видом их товарищей, прошедших ряд процедур.

– Прямо. Никуда не сворачивайте! – она указала кивком головы себе за спину. – Выйдете в дверь на том конце коридора. Справа от выхода будет остановка общественного транспорта. За прохождение теста вам положен бесплатный талон на проезд. Вот, возьмите! – она протянула мне замусоленный листик со штрих-кодом, который я, недоумевая, взял. Три часа ожидать в очереди, стоя на жутком холоде, чтобы получить талончик на проезд в маршрутке? Так низко нашего брата ещё не опускали. Ярость залила мои глаза. Руки невольно сжались в кулаки, превратив талон со штрих-кодом в плотный комок бумаги. Скажи эта девица ещё хоть полслова – и я перевернул бы тележку с корреспонденцией, спутав им все бумажки и бланки к собачьим чертям.

Но я этого не сделал. Не сделал не потому, что трус, а потому, что один подобный инцидент мне уже простили, и на третий шанс у меня не оставалось надежды.

С трудом протолкнув вовнутрь комок, который упрямо подкатывал к горлу, я направился в темноту длинного коридора. Правда, при этом слегка зацепил бедром стол, который с металлическим скрежетом двинулся, и прижал к стене медсестричку. Слегка прижал. Правда, она невольно икнула оттого, что край стола сдавил ей все внутренности. Но, думаю, она меня простила. В конце концов, я не виноват в том, что столы расставлены были так тесно.

– Привет, родные, я уже дома!

В ответ на приветствие Артура раздался радостный визг. Навстречу ему, со стремительностью пумы, пронеслось что-то в розовой кофточке и с шикарными чёрными кудрями. Это «что-то» бросилось на Артура и крепко зацепилось за его шею, при том, что было в два раза ниже ростом.

– Привет, папочка! – «пума» в розовом звонко чмокнула «жертву» в небритую щёку.

– Здравствуй, Бити! Как у тебя прошёл день? – Артур без особых усилий взял дочь на руки, ухватившись широкими ладонями за подмышки, и заглянул ей прямо в её тёмные глаза. Девочку это нисколько не смутило, на её тёмном личике сияла белоснежная улыбка.

– У меня всё хорошо! – весело сказала Бити. – А вот мама очень грустная.

Последние слова девочки стёрли её улыбку, а вместе с ней и свет во всем доме. Артур тут же поставил дочь на пол.

– Что-то случилось?

– Мама опять расстроена, что ты задерживаешься на работе. Говорит, что деньги сейчас всё равно ничего не стоят. Говорит, что время с семьёй куда больше приносит прибыли.

Артур нахмурился. В его душе за секунду пронеслось столько мыслей, столько чувств и эмоций, сколько он не смог бы выразить и за весь вечер. Это был и удар обличения, и несправедливый укор. Это было и проявление любви, и проявление нежности со стороны семьи. Но это была и эгоистическая потребность – держать отца семейства, точно верную собаку, всё время сбоку. И то, и другое он читал в наивном пересказе дочки.