Подпасков проснулся среди ночи. Рядом с ним, спавшем на кровати возле самой двери в номер, кто-то громко и страшно сопел. Подпаскову не хотелось открывать глаза. Он заставил себя сделать это. В проходе между кроватями стояла старуха – коридорная. Из открытого окна на неё падал лунный свет. Согнувшаяся, она походила на жабу. Старуха – жаба – коридорная смотрела прямо в лицо спящему мужичку из «Заготрыбы» и громко сопела. Неожиданно она фыркнула мужичку прямо в лицо. Мужичок тревожно дёрнулся и затих. Старуха – жаба перешла к железной кровати у окна, на которой разметался военный. Также тревожно сопя, она приблизила своё изъеденное морщинами лицо к лицу причмокивающего во сне военного. Что-то увидев на лице спящего, она кивнула головой, набрала в лёгкие воздуха, фыркнула. Военный дёрнулся и затих. Подпаскову стало страшно. Старуха подняла голову и посмотрела Подпаскову в глаза. Она видела, что он не спит и смотрит на неё. Старуха улыбнулась, перелезла через не шевелящегося военного и пошла к Подпаскову, протянув к нему руки. Подпасков закричал, но его крик не вырвался наружу. Крик, который никто не мог услышать, метался внутри Подпаскова. Подпасков скинул одеяло и хотел побежать к двери. Бежать он не мог. Ноги прилипали к полу. Старуха хихикнула. Она отрезала ему путь к двери. Весь мокрый от пота, он начал переставлять свои ноги, помогая им руками, в направлении окна. Старуха почти догнала его. Подпасков перевалился через мраморный подоконник и полетел вниз.

Он давно уже должен был упасть на землю. Однако всё летел и летел. Падая, Подпасков перевернулся и посмотрел вверх. Гостиницы, стоящей на краю обрыва, не было видно. Подпасков посмотрел вниз. Навстречу ему быстро приближалась гладь моря. Подпасков больно ударился о море грудью. Несколько секунд он не мог дышать, погрузившись в вязкую тёмную воду. Подпасков стал грести к поверхности. Когда до поверхности и воздуха оставался всего один гребок, он столкнулся со старухой. Старуха в своём сером рабочем халате выплыла из темноты. Полы серого халата под водой колыхались, как плавники. Вместо человеческой головы у старухи были две селёдочные. Одна из голов разинула пасть и попыталась проглотить Подпаскова. Подпасков упёрся руками в скользкое рыбье нёбо. Руки скользили, проваливаясь всё ближе к тёмной дыре рыбьей глотки. Подпасков почувствовал, как вторая селёдочная голова вцепилась своими мелкими зубами в его левое плечо.

– Александр Сергеевич! Ну просыпайтесь же… – Семейкин тряс его, взяв своими железными пальцами за левое плечо. Мокрый от пота, Подпасков сел на кровати. На прикроватном столике валялась его майка.

– Ух ты, – Семейкин согнувшись рассматривал торс Подпаскова, – обо что это вы так грудью ударились?

Подпасков скосил глаза вниз. На груди красовался синяк, словно вытекающий из опухшего левого соска. Подпасков чуть не сказал Семейкину: «Это я о море так, Семейкин», но вовремя остановился.

– Это я ещё в Москве, перед самым отъездом, – солгал Подпасков. Ему очень хотелось пить.

– Собирайтесь, ехать пора, – виновато развёл руками Семейкин.

Натягивая брюки, Подпасков якобы случайно задел кровать с не шевелящимся и непонятно, дышащим ли, служащим «Всесоюззаготрыбы». Служащий недовольно перевернулся с живота на спину. Живой.

Выходя из номера, Подпасков и Семейкин столкнулись со старухой – коридорной. Казалось, ведьма стояла под дверью, карауля постояльцев. Подпасков, наткнувшись на взгляд старухи, опустил глаза.

– Чего это ты на меня уставился, милок, – старуха хихикнула точно так, как она хихикала во сне, – смотрит, словно у меня…