От ненависти дрожали колени, но она упорно молчала, даже не пыталась подойти к двум голубкам, переставшим замечать ее присутствие!

Где-то на границе слышимости зазвенел знакомый голос. Раньше она принимала его за свой собственный, но все сомнения развеялись у постели умирающей королевы. Он звучал ниже, совершенно не походил на женский и обладал такой силой, что Мерай едва ли могла ослушаться звучавших приказов.

Даже не приказов, а мягких нашептываний. Незнакомец будто проникал в самые потаенные уголки души и выискивал там темные секреты. Мерай всегда держала мысли при себе. Уголек считала, что сестра ей полностью доверяет, но была бесконечно далека от истины.

Мерай ненавидела ту жизнь, что уготовила ей судьба. Ненавидела роль служанки. Ненавидела дом, пусть даже и бывала там редко. Ненавидела запах лекарств, холодные пальцы королевы, что мягко касались запястья, когда требовалось подать бокал или тарелку. Ненавидела бессонные ночи у чужой постели. Ненавидела сестру.

Особенно сестру. За любовь Сольвэ. За его слепую, безоговорочную преданность. За то, что готов ждать только ее одну.

Мерай почти перестала появляться дома, но и это не принесло облегчения.

Лекаря она видела в назначенное время. И всегда сталкивалась с учтивым безразличием.

«Принеси. Подай. Подержи. Три капли перед сном, не больше».

И спрашивал он, когда Мерай будет в особняке не потому, что скучал, а потому, что скучала сестра.

И однажды нашептывания стали настойчивее. А Мерай устала сопротивляться.

В просторных покоях королевы взгляд сразу наткнулся на люзовый нож, лежавший на высокой тумбе у двери. Королева всегда держала его под рукой, чтобы вскрывать письма. Или резать фрукты. Она любила управляться сама, представлять, что здорова и самостоятельна.

Мерай часто наблюдала, как она надрезает сочную мякоть персика. Умело и уверенно, несмотря на то, что руки мелко дрожали от напряжения.

Королева прятала нож от короля, опасаясь, что он отнимет это единственное свидетельство ее независимости.

Юлмаж и так забрал достаточно, превратив жену в хрупкую статуэтку, с которой время от времени было позволено аккуратно сметать пыль.

Нож лежал без присмотра, а ведь не будь он на привычном месте – и Мерай, скорее всего, не смогла бы исполнить приказ. Сбежала бы, молила бы Сольвэ о помощи.

Возьми!

Голос громыхнул в голове. Накатил холодной волной, пробежал невидимыми пальцами по спине, играя на позвонках, как на музыкальном инструменте. От неожиданности Мерай толкнула локтем вазу с цветами. Та с грохотом упала на пол и разлетелась сверкающими осколками. Вода брызнула в стороны, а свежие лилии рассыпались у кровати. Королева только поморщилась, но ничего не сказала.

Она вообще редко ругала Мерай. Относилась к молодой служанке с пониманием и сочувствием. Знала, что сидеть с прикованной к постели госпожой – сомнительная радость. Золотистые волосы рассыпались по плечам, сверкающей волной струились по груди, по белоснежной сорочке.

Возьми!

Рука дернулась, пальцы ухватили загустевший воздух. В покоях было до странного душно. Одуряющий аромат лилий сдавливал виски.

Лилии – символ смерти. Кто только догадался принести их королеве?

Рука потянулась к ножу, сжала ручку. Орудие было слишком коротким, но Мерай едва ли понимала, чья это мысль. Неизвестного? Ее собственная?

Королева даже не вскрикнула. Только захрипела протяжно после первого удара по горлу.

Мерай ударила еще. И еще! Кровь до самого локтя укрыла руки как блестящая глазурь, громко затрещал белый шелк.

Вскрыть человека не сложнее, чем вскрыть животное. Всего лишь плоть.